Дина Рубина - Всегда, всегда? (сборник)

– Дед, опомнись! Ну, позвоню. И что я скажу?

– Не прикидывайся, – строго отвечал дед. – Я не вечный, баба – тоже. Мне надо знать, что вы с Маргаритой устроены, тогда я умру спокойно. А ты, вероятно, забываешь, что на тебе Маргарита!

О том, что на мне Маргарита, я помнил всегда. Я оборачивался и находил ее тихий бирюзовый взгляд. Я ей подмигивал, и она энергично моргала мне обоими глазами, одним у нее пока не получалось.

Дед давно вышел в отставку, но все преподавал в военном училище, потому что он меня еще «не поднял». Всю жизнь они с бабой кого-нибудь «поднимали» – то маму, то, после ее смерти, нас с Иркой. Теперь вот они поднимали Маргариту, хотя, конечно, подразумевалось, что процесс поднимания Маргариты не будет ими завершен в силу естественных возрастных причин и что эта миссия будет переложена на мои плечи, к тому времени – так предполагалось – уже достаточно «поднятые». Имелась в виду приличная, хорошо оплачиваемая работа и «хорошая семья», в которую нас с Маргаритой необходимо пристроить путем моей удачной женитьбы. Чтобы иметь возможность умереть спокойно.

Баба тоже занималась этой проблемой, даже более деятельно, чем дед. Однажды я застал дома незнакомую девушку, баба ее поила чаем, и та старательно пила этот чай. И ждала меня. И я пришел. Смотрю – девушка сидит, ничего, полненькая, симпатичная, глаза большие. Ну что я ей? Что она мне?

…Вчера на привычном месте, привычно прижатая будильником, меня ждала новая кандидатура. Не подходя к столу, я разделся, натянул домашнее – тренировочные брюки, еще со школьных уроков физкультуры, и старый свитер с латками на локтях. И только потом, вздохнув, заглянул в бумажку. Там было написано: «Иван Сергеевич – 38–87 – 90».

Впервые я почувствовал интерес к бумажной кандидатуре. Я выглянул в столовую и спросил:

– Дед, что – хорошая девочка этот Иван Сергеевич?

Дед сложил газету и снял очки.

– Вот что, сынка, – сказал он, – я уже звонил и обо всем договорился. Им нужен юрист. Завтра к десяти явишься к нему, к этому Ивану Сергеевичу. Будешь работать по-человечески.

– Я не безработный, – тихо сказал я.

– Хватит. Я вижу, в кого ты превратился. Не спишь, не ешь, похудел как черт, вчера ночью кричал…

– Мне снилось, что ты меня замуж выдаешь.

– Дуся! – крикнул дед, побагровев.

И тогда из кухни выкатилась тяжелая артиллерия.

– Санечка, – умоляюще проговорила баба, – это прекрасная, спокойная должность – юрист в тресте «Метростроя». Оклад сто сорок плюс тридцать процентов премиальных каждый месяц.

– Нет, – сказал я.

– В Москву будешь ездить, даже за границу, ты же знаешь, мы в Венгрии метро строим. Бесплатный проезд по железной дороге.

– Нет! – сказал я.

Дед отшвырнул газету, вскочил и заходил по комнате, яростно сжимая и разжимая крепкие волосатые кулаки.

– Ты знаешь, Дуся, как у них называется машина, которая возит пострадавших? – спросил он на ходу и выкрикнул победно: – Труповоз!..

Баба ахнула, но деду этого показалось мало.

– Он, именно он должен разгребать помои общества! Кончится тем, что какой-нибудь бандит надерет ему уши. Нашел призвание! Целыми днями только и слышишь об ограблениях и убийствах.

– Коля, здесь ребенок! – напомнила баба.

– Подумаешь, вчера он этому ребенку объяснял, что такое судебно-медицинская экспертиза! – И дед грозно остановился передо мной и жестом пророка ткнул пальцем в угол, где в кресле с ногами сидела Маргарита и мерцала своими кошачьими глазами.

– Деду-усь, – певуче протянула она, – а знаешь, как интересно.

Но дед, не снимая указующего перста с Маргариты в кресле, выставил вперед свою ногу старого гладиатора и сказал патетически:

– Его убьют в перестрелке, Дуся. Ему плевать, что станет с ребенком.

Я нервно расхохотался и ушел к себе, хлопнув дверью. Походил по комнате, посвистел, глянул на Иркину фотографию за стеклом книжной полки. Я люблю смотреть на эту фотографию, она меня успокаивает. Ирка снята на пляже. Стоит веселая, обмотанная полотенцем, и за нею вздымается облако – белое, клубистое, в полнеба. Где-то сейчас это облако? Унеслось, развеялось, затерялось в чужих краях…

В нашей семье многое подразумевалось. Так, например, подразумевалось, что я Маргарите – братик Саша, хотя на самом деле ей, согласно субординации, следовало звать меня дядей Сашей. Подразумевалось, что моя дурацкая сестра Ирка, Маргаритина мать, живет в Москве со своим вторым мужем Витей. Хотя на самом деле Витя приходился ей первым мужем, а Маргарита была в свое время принесена нам в подоле легкомысленного Иркиного платьица, голубого, в белый горошек. Подразумевалось, что Ирка – мать-одиночка, хотя на самом деле представить Ирку матерью было не под силу даже самому доброжелательному, самому умиленному воображению.

Подразумевалось, что Ирка гордо решила рожать Маргариту, хотя в действительности, благодаря Иркиному сверхъестественному легкомыслию, дело обнаружилось спустя месяцев пять и, на мое нынешнее счастье, Маргариту убивать было поздно, и пришлось ее рожать на этот свет. Сейчас я холодею при мысли, что могло быть иначе.

Подразумевалось, что еще до рождения Маргариты Ирка выгнала Толю-рыжего и решила воспитывать ребенка сама, хотя на самом деле Толя-рыжий, детина с наглой мордой, жил в соседнем подъезде и не собирался жениться на Ирке, а значит, и выгонять его было неоткуда. Подразумевалось, что я, как брат и защитник, ходил выяснять отношения с Толей-рыжим и его семьей, потому что больше выяснять было некому – дед лежал в больнице с первым инфарктом, а баба лежала дома с гипертоническим кризом. Подразумевалось, что я выяснил отношения самым исчерпывающим образом. На самом деле состоялась бездарная драка, в которой будущий Маргаритин папа выбил зуб будущему Маргаритиному дяде. По этому поводу я страдаю до сих пор, потому что не могу улыбнуться по-человечески ни одной девушке.

Из роддома Маргариту забирал я. Мне положили на руки легкий белый сверток, я заглянул под накинутый уголок одеяльца и натолкнулся на бессмысленный Маргаритин взгляд.

– Как держите, папаша! Левой снизу возьмите! – сказала мне медсестра.

Я забормотал что-то и сунул трешку в карман ее халата. Такое указание передала мне в записке Ирка. Она семенила сзади, и на лице ее играла счастливая улыбка.

Мне было семнадцать лет, я нес Маргариту через двор роддома к воротам и не знал, зачем мне нужен этот сверток и что с ним делать. Привез я Маргариту уже сюда, в новую квартиру, на которую мы срочно и невыгодно обменялись.

Сразу после рождения Маргариты Ирке вздумалось поехать в Москву поступать учиться «куда-нибудь». Поступить она, конечно, никуда не поступила, но за этот короткий период времени успела встретить Витю, студента циркового училища. Витя взял Ирку замуж сразу же, в том же голубом в белый горошек платьице. Он полюбил ее такую дурацкую, какая она есть, и сделал из Ирки цирковую артистку. Теперь она ассистирует Вите, у них даже отдельный номер, «свой», как гордо рассказывала Ирка по телефону. Кажется, номер заключается в следующем: Ирка держит в зубах сигарету, а Витя гасит эту сигарету ударом хлыста. Или каната. Я не очень понял бестолковое Иркино объяснение, но, собственно, мне-то что! Худсовет этот номер принял, значит, и слава богу… Ирка с Витей постоянно разъезжают, у них гастроли и бурная цирковая жизнь, а Маргарита тихо растет в нашем доме, и теперь уже совершенно очевидно, что останется со мною навсегда.