Анна Берсенева - Вангелия

– Васил! – радостно воскликнула она.

Брат уже заводил коня во двор. С проясневшим от радости лицом Любка бросилась ему навстречу. Васил обладал особенным свойством: радость являлась повсюду вместе с ним.

Но сегодня во всем его облике была не только эта привычная радость, но и что-то еще – непонятное.

– А что это у тебя? – насторожилась Любка. – На войну собрался, что ли?

Она кивнула на притороченный к седлу вещевой мешок.

– На войну, – кивнул Васил. – А куда еще сейчас идти? В Струмице партизанская бригада собирается, – понизив голос, сообщил он. – Вся молодежь туда подалась.

– И я с тобой! – тут же воскликнула Любка. – Мы с Вангой только что про это говорили! И ты…

Словно в ответ на ее слова из-за угла дома показалась Ванга. В руках у нее был ящик с гвоздями. Она шла с задумчивым видом, и понятно было, что разговора Любки с Василом не слышала. И вдруг…

Ванга остановилась так резко, словно наткнулась на препятствие.

– Васил! – воскликнула она.

– Я, сестричка, – отозвался тот. – Здравствуй.

– Васил, не ходи! – в голосе Ванги была не просто тревога, а настоящий ужас. – Нельзя тебе! Нельзя!

Любка и Васил переглянулись.

– Куда мне нельзя? – спросил он, подходя к Ванге.

– На войну нельзя! Не ходи, братик, милый, прошу тебя…

Ванга дрожала так, что гвозди бренчали в ящике.

– Да чего ты вдруг? – Васил обнял ее. – За Любку и то не переживаешь, а за меня…

– Тебе – нельзя! – твердо сказала Ванга. – Любке можно на войну идти, с ней там ничего плохого не сделается. А тебе – нет.

– Да хватит нам немцев бояться! – возмущенно воскликнул Васил. – Их Красная Армия скоро прогонит. А мы поможем.

С каждым его словом из Ванги словно выходила жизнь. Выпал из ее рук ящик. Со звоном разлетелись гвозди.

– Ничего я не могу сделать. Ничего, – чуть слышно проговорила она.

И повернувшись, медленно ушла в дом.

Когда Любка вошла в комнату и принялась торопливо собирать свои вещи, Ванга сидела на табуретке и по щекам ее текли слезы.

– Ну что ты его хоронишь раньше времени! – сердито сказала Любка. И вдруг спросила: – Ванга… Вот ты говоришь, не надо Василу в партизаны идти – погибнет. А если не пойдет? То будет жить?

– Да, – ни на секунду не задумавшись, ответила та.

– Но он же все равно пойдет! – воскликнула Любка. – Ты же его знаешь: что решил, то сделает.

– Да лучше б он ногу сломал! – в сердцах сказала Ванга.

– Любка! – донесся со двора голос Васила. – Быстрей давай!

– Ну все. – Любка быстро поцеловала сестру. – Не бойся за нас.

Когда Любка вышла из дома, Васил, стоя на крыльце, прощался с бледным, только что отошедшим от приступа зятем.

– Ну, Митко, бывай, – сказал он, увидев младшую сестру, показавшуюся на пороге с мешком в руках.

Васил широко шагнул по ступенькам вниз – и вдруг нога его подвернулась, и он кубарем покатился с крыльца.

– Ах ты!.. – закричал он, катаясь по земле от боли.

– О господи… – с ужасом выговорила Любка. – Ногу сломал?!

Васил сел на нижнюю ступеньку, ощупал лодыжку.

– Да вроде нет… – морщась, сказал он. – Подвернул только. Да, точно не сломал. Поехали, Любка!

Чуть заметно прихрамывая, он пошел к плетню. Помог Любке забраться на коня перед собою, сам вскочил в седло…

Ванга вышла из дому, когда конский топот уже раздавался с улицы. Вскоре конь, несущий двух всадников, показался на равнине перед горами.

Ванга остановилась рядом с Митко. Тот обернулся к жене, увидел слезы на ее щеках и, обняв, сказал успокаивающе:

– Ну чего ты плачешь? Васил молодец. И Любка наша молодец. Что ж сидеть, смотреть, как другие немцев погонят? Я и сам бы пошел, если б не малярия проклятая. Скоро война кончится, Ванга, не плачь. Вернутся они скоро!

– Васил не вернется, – чуть слышно сказала Ванга. – Погибнет в двадцать три года.

И слезы, которые она все-таки пыталась сдержать, хлынули из ее слепых глаз потоком.

Ясный осенний свет лился сверху, из-под купола. В церкви было почти тихо, только всхлипывали изредка дети. Но вообще-то и они были охвачены таким страхом, который не позволял нарушать зловещую тишину.

– Какой сегодня день? – спросил Васил у пожилого сельчанина, сидящего рядом с ним на полу.

– Хуже не бывает, – невесело усмехнулся тот. – Черный день сегодня.

– Нет, число, число какое? – переспросил Васил.

– Восьмое октября.

– Надо же! – хмыкнул Васил.

– Что?

– День рождения у меня сегодня. А я и забыл.

– Сколько ж тебе стукнуло?

– Двадцать три.

– Вся жизнь впереди…

Оба замолчали. О том, есть ли у них впереди хотя бы один день жизни, говорить никому не хотелось. С той минуты, когда после ночного взрыва немцы согнали в церковь жителей села, никто не ответил бы на этот вопрос.

– Как ты думаешь, что они собираются делать? – кивнул на запертую дверь Васил.

– А кто их знает? – пожал плечами сельчанин. – Они ж как звери стали. Даже хуже, чем когда война только началась. Чуют, что недолго им осталось…

Васил медленно обвел взглядом сидящих на полу людей. В основном здесь были женщины и дети, из мужчин – разве что старики.

– Ты куда? – спросил сельчанин, увидев, что он встает. – Брось! – дергая Васила за руку, сказал он. – Может, попугают да отпустят. – И понизив голос, добавил: – Мы не выдадим, что ты чужой…

Словно в ответ на его слова, дверь церкви распахнулась. На пороге показался немецкий офицер, за спиной у него стояли автоматчики.

– Партизан взорвал мост возле ваша деревня! – на ломаном болгарском сказал офицер. – Вы все это знаете. Партизана надо наказать. Если нет, мы взорвем эту церковь. И вас всех. Даю час.

Ужас пронесся по церкви. От того, что исходил он не от одного человека, а от сотен, ужас этот был осязаем, как ветер.

– Это сделал я. – Голос Васила прозвучал, казалось, под самым куполом. – Я партизан.

Глиняная миска выпала у Ванги из рук и разлетелась в мелкую крошку.

– Что с тобой? – недовольно спросил Митко. – С утра все из рук валится. Что за день у тебя сегодня?

Он налил себе четвертую рюмку ракии. Раньше Митко выпивал только вечером и рюмки две, не больше, но последнее время стал позволять себе и третью, и вот четвертую – говорил, что это помогает от малярии.

– У Васила сегодня день рождения, – глухо выговорила Ванга. – И его больше нет.

– Ты что говоришь?!

Митко едва рюмку не выронил.

– Я ведь сглазить его хотела, – ровным мертвым голосом сказала Ванга. – Думала: может, ногу сломает, тогда не уйдет? Нет… Бог чужого голоса не слышит.

– Да от Любки вчера только весточка была! – воскликнул Митко. – Все у них хорошо, скоро вернутся!

– Васил не вернется, – проговорила Ванга. – Он мертвый.

– Никто не хоронит партизана! – объявил немецкий офицер. – Или тоже будет расстрелян! Все! Разойтись!