Грегуар Делакур - Ничего, кроме счастья

Он никогда не писал нам писем, когда мы были в лагере. Никогда не подходил к телефону, позже, когда меня бросила Натали.

Он всегда забывал о школьных праздниках.

Он никогда не бегал со мной за футбольным мячом. За теннисным мячиком, за шариком для пинг-понга.

За мечтой.

За летящим перышком.

Он всегда покупал по воскресеньям «голову негра» у «Монтуа».

Он всегда путал даты наших дней рождения. Дважды преподнес Анне один и тот же подарок.

Он никогда ничего не дарил моим детям. Это делала его жена.

Он никогда не рассказывал нам о своих родителях. О войне в Алжире. О своих взрослых страхах. О своих мечтах. О своей жизни до нас. До всего этого.

Однажды он повел меня смотреть «Мотылька» [54]в «Паласе» и, когда каторжника казнили на гильотине, закрыл мои глаза своими ладонями. Больше мы никогда не ходили вместе в кино.

Он никогда не учил меня бриться.

Никогда не говорил мне о теле, сердце и лоне девушек.

О зверствах мужчин.

Он никогда не говорил мне, что я красивый. Некрасивый. Большой. Маленький. Толстый. Худой.

Никогда не рассказывал мне смешных историй.

Он думал, что рай, быть может, существует.

Он говорил, что любит песни Сержа Реджани [55]. И никогда не был на его концерте. А теперь Серж Реджани умер.

Однажды я попросил его научить меня удить рыбу. У нас были богатые рыбой пруды в Маньере, в нескольких километрах от дома. Форель, плотва, пескари. Он вздохнул. В городе есть две рыбные лавки, только и сказал он мне. Но папа, не отступался я, мы поедем туда с классом через две недели, а я никогда не удил, мне опять будет стыдно.

Стыд не в этом, Антуан.

Меня прорвало. Я закричал. Стыд – это ты, это ты! До сих пор слышу, как мой голос, слабенький, дрожащий, воробьиный писк это ты! это ты! , бился о стены кухни. Я закричал еще громче. Лучше бы ты ушел, а не она!

Его руки закрыли лицо. Плечи тихонько осели. Только так он всегда и реагировал. Мне стало ужасно стыдно за него, и я поклялся себе, что никогда не буду таким отцом, как он.

Я стал худшим.

Удар был мощнейший. Мяч со свистом рассек воздух. Зрители умолкли. Маленький вратарь замер, точно зачарованный. Он среагировал на четверть секунды позже, чем нужно. Мяч врезался в его лицо с силой пушечного ядра. Хрупкое тельце опрокинулось навзничь. Публика зашумела. Радостные крики раздались с другой стороны поля, когда мяч вместе с мальчиком влетел в ворота. Судья засвистел изо всех сил. Как будто его свист мог удержать тела, остановить падение.

Люди сбежались к воротам. Среди них был фельдшер из медпункта. У мальчика был разбит нос, шатался передний зуб. Он лежал на земле, оглушенный. Но, когда его хотели перенести, воспротивился. Он хотел подняться, идти сам. Встав на ноги, он поднял вверх обе руки, изобразив большое V. Все зааплодировали.

Этот забитый гол сравнял счет. Играть оставалось еще тридцать минут. Наступило замешательство: у команды не было запасного вратаря, а по правилам матч должен был продолжаться. Играйте без вратаря, предложил судья. Будьте magnificos [56]. Даю вам еще две минуты и возобновляю матч. Иначе retirarse . Проигрыш.

Тут я встал со зрительской скамьи и подошел к маленьким игрокам, чтобы сделать им предложение. Они пожали плечами. Двое захихикали.

Нет. Только не Решето. Мы проиграем 10:1.

Ну? – вопросил судья.

Ладно, пускай. Но если мы проиграем, поклянитесь, что купите нам новые бутсы.

Всем, обещаю.

И Архинальдо вышел на поле под улюлюканье и свист. Матч возобновился. Взгляд черных глаз Матильды устремился в мои глаза, потом соскользнул к губам. Ее пальцы коснулись моих. Их тепло говорило «спасибо». Их легкость крыльев мотылька передавала и ее страхи, и ее облегчение.

На поле команда ее брата удвоила усилия, чтобы не дать противникам приблизиться к воротам colador , Решета. Агрессивная тактика оказалась действенной. За шесть минут до финального свистка – Архинальдо так и не коснулся мяча – они забили второй гол. И не успокоились на этом. Но тут случилось вот что: игрок команды противника, настоящий угорь, Марадона лучших лет, завладел мячом, с дьявольской ловкостью обвел всех соперников и стремглав побежал к воротам Архинальдо. Всего один защитник оставался между мячом и Решетом. И он свалил нападающего подножкой. В штрафной площадке.

Пенальти.

Праздновали до глубокой ночи. Текла рекой raicilla , водка из агавы. Коварный напиток, способный свалить с ног даже самых крепких. Накрыли импровизированные столы, принесли салаты. Изжарили курицу, приготовили fajitas [57]. Музыканты терзали струны своих гитар и скрипок. Женщины танцевали, пение пронзало ночную тьму, тела разгорячились. Матильда смеялась, ее черные глаза блестели. Темное пламя. Тайна. Один мужчина пригласил ее на quebradita [58]. Ее смех тотчас угас, тело напряглось, как от ожога. Она отказалась. Когда наши взгляды встретились, она опустила глаза. Я подошел к ней. Я посмел. Наконец-то. Не беспокойтесь, я не умею танцевать. Она рассмеялась. Как хорошо все, что вы делаете для Архинальдо. Посмотрите, какой он счастливый, какой он живой.

Поодаль, метрах в двадцати, маленькая футбольная команда исступленно гомонила, окружив мальчика, ему аплодировали, его поздравляли, а он в сотый раз за эту ночь показывал прыжок, в котором отбил мяч, спас ворота, вырвал победу. Я сделал, как сказал мне el mago , говорил он. Следи за взглядом, это направление мяча. Он посмотрел направо, и я прыгнул влево.

После этого победного прыжка мальчишки кинулись к Решету, вытащили его из ворот, понесли на руках через поле, как трофей, и судья дал свисток: матч закончился. Через три с лишним года после нашей первой тренировки в переулке Архинальдо имел шанс стать одним из лучших вратарей мира.

В ту минуту, когда ее брат отбил мяч, рука Матильды до боли сжала мою. Она не хотела расплакаться. Счастье – это такое упоение, такая сила, что оно может, нахлынув, унести с собой все. Стыд. Страх. Оно может быть мукой, сбить с ног, изничтожить. В точности как горе. Но об этом молчат из боязни, что мир не приемлет счастья. Потому что тогда все рухнет. Потому что мы все станем тогда зверями и пожрем друг друга.

Позже, усталый, запыленный, еле волоча ноги, Архинальдо пришел и бросился нам на шею. Его ручонки соединили нас, сделав на миг единым телом.

И тут я наконец понял, чего мне не хватало с самого начала.

Занималась заря. Первые лучи осветили темные уголки, где спали вповалку мужчины, изнемогшие от смеха и спиртного. Иные с расцарапанными лицами, видно нарвавшиеся на женский отказ. Спали, кто где упал, до самых аркад Роситы. Впервые за шестнадцать лет команда niños [59]Эль-Туито победила команду Лас-Хунтас; та ушла в слезах сразу после матча. Побежденным, от восьми до двенадцати лет, предстояло теперь расти с тенью этого поражения. Уже садясь в автобус, тот, что посмотрел направо, перед тем как ударить по мячу, крикнул: отец убьет меня, отец меня убьет! И тогда Архинальдо подарил ему свой мяч, тот самый, что подарил ему я, тот, что принес ему удачу. И я был горд им. Как отец.