Array А Чэн - Современная новелла Китая

Тан Чуньцзао был очень высокого мнения о своей образованности; среди молодежи Силюина никто не мог с ним тягаться, и от этого он чувствовал себя как-то одиноко. Однажды он вдруг вспомнил, что Эмэй окончила среднюю школу высшей ступени, но, судя по всему, относилась к его занятиям с полным безразличием, не проявляя к ним никакого интереса, как будто вообще не знала грамоты. Решив выяснить истину, он как бы в шутку предложил:

— Эмэй, нам с тобой никуда друг от друга не деться, как пальцам в кулаке или зубам во рту, давай-ка вместе повторять материал!

Эмэй равнодушно покачала головой:

— Чем больше сидишь за книгами, тем меньше пользы, только глупеешь. Меня жизнь учит уму-разуму!

Тан Чуньцзао подумал, что она не блещет знаниями и прикрывается красным словцом, но решил не отступать. Вздохнув, он сказал, желая ее поддеть:

— В начальной школе девочки обычно обгоняют мальчиков, а в старших классах сползают вниз: становятся рассеянными, вертлявыми, самовлюбленными, — мальчики их и обгоняют.

Эмэй вспыхнула, холодно усмехнулась, но придержала язык. Потом вдруг хмыкнула:

— Вот я как раз из тех, кто сполз вниз!

На следующий день Эмэй против обыкновения не пошла косить сено и собирать хворост.

Вечером Тан Чуньцзао, как всегда, пришел в ее комнату и взялся за математику. Вытащил из ящика тетрадь с задачками, открыл и застыл в изумлении: на каждой странице с примерами и задачами, которые он решал в последние несколько дней, мелким аккуратным красивым почерком были сделаны поправки и замечания, дельные, толковые, тщательно продуманные. Было отчего остолбенеть.

Очнувшись, он крикнул:

— Эмэй, это ты исправляла?

— Да разве я посмела бы? — Выражение лица Эмэй стало ледяным. — Я же из тех, кто сползает…

— Не затыкай мне рот моими же словами, уж лучше побей моими руками! — прервал ее Тан Чуньцзао. — Я буду твоим учеником, а ты моим домашним учителем!

— Да я не смогу. — От Эмэй все еще веяло холодом. — Где уж мне!

— Ну, соглашайся, не упрямься! — Тан Чуньцзао потряс ее за плечи.

Под этим натиском Эмэй заколебалась, потеряла уверенность и, покраснев, фыркнула:

— Так и быть, уступлю тебе… но только… в этом.

С того дня они занимались рядышком за столом до глубокой ночи, разбирая трудные вопросы. На белой бумаге окна чернели их тени, голова к голове.

Заработки в Силюине все уменьшались; Тан Эр и Чуньцзао из года в год ничего не получали на руки, будто воду решетом носили. Но теперь, когда Эмэй завела кур, свинью, косила сено, они зарабатывали по двести — триста юаней в год и выплачивали долг этому живодеру Ma Гочжану.

Тан Чуньцзао, давно уже чувствовавший себя неловко, как-то предложил отцу:

— Ты бы дал Эмэй сотню юаней, ведь у нее на родине два младших брата, она послала бы им денег на еду.

— Долг надо отдавать, он как змея вокруг тела, только когда сбросишь — освободишься! — Тан Эр с тяжелым чувством все же отсчитал десять бумажек по десять юаней и отдал Эмэй.

Она взяла деньги, глаза ее покраснели.

— Я ведь не знаю, в каких краях братья мыкаются, да и живы ли еще; лучше, пожалуй, съездить на эти деньги домой — узнать, что там делается.

— Ты не поедешь! — решительно отрезал Тан Эр, заволновавшись. — Нельзя тебе возвращаться в родительский дом, пока ты не замужем.

Эмэй, плача, пообещала:

— Я непременно вернусь.

— Не пущу! — отметая любые возражения, бросил старик, ушел в свою комнату, повалился на кан и сердито засопел.

— Не горюй, Эмэй, — ласково проговорил Тан Чуньцзао. — Я уговорю отца тебя отпустить.

Эмэй ушла к себе, заперла дверь и залилась тихими и бесконечными, как ливни в сезон дождей, слезами.

Оказавшись меж двух огней, Тан Чуньцзао расстроился и, прежде чем лечь спать, полночи метался по двору.

— Пусть девочка едет домой! — Тан Эр уже поутих, успокоился. — Два года она для нас изо всех сил старалась, нельзя нам ее обижать.

Чуньцзао поспешил добавить:

— Она обещает вернуться, ты должен ей верить.

— Пусть попробует не вернуться! — словно сквозь сон пробормотал отец, а сам захихикал. — Документ ее у меня, а без него как проживешь…

Тан Чуньцзао сверкнул в темноте глазами, спросил шепотом:

— Ты где его спрятал? Как бы она не нашла.

— За домом… под старым финиковым деревом… в глиняном горшке, — пробормотал Тан Эр и снова погрузился в сладкую дрему.

На рассвете кто-то постучал в окно западной комнаты. Эмэй проснулась, набросила одежду и услышала, что ее тихонько зовет Тан Чуньцзао. Она нерешительно открыла окно, спросила:

— Ты?..

— Возьми свое удостоверение! Поедешь домой. Если там тебе будет лучше, чем здесь, можешь не возвращаться.

— Я не поеду! — Эмэй перегнулась через окно и крепко обхватила Тан Чуньцзао за шею. — Я… не расстанусь… с тобой. — Парень почувствовал, как слезы, засверкавшие, словно росинки, полились ему на голову.

Потерянные, казалось, навсегда восемьсот юаней вернулись. Таны построили дом в три комнаты, кирпичный, с красной черепичной крышей. А все потому, что кончились десять лет бедствий, свет рассеял тьму. Ma Гочжана посадили в тюрьму, суд заставил его возвратить деньги, полученные за проданных девушек.

Новый дом утопал в цветах тамариска. Их аромат разносился далеко вокруг. Домик будто светился радостью сквозь зеленую завесу ивовых ветвей.

Улыбка не сходила с лица Тан Эра. Он все ходил вокруг нового дома, не осмеливаясь войти внутрь; заляпанные глиной ноги он вымыл на канале, но все равно боялся испачкать квадратные плиты пола. Тан Чуньцзао и Эмэй подхватили его под руки и ввели в дом.

Эмэй получила из Сычуани от братьев письмо, там жизнь была еще лучше.

— Ты подумай! — произнес погрустневший Тан Эр. — Птица ищет ветку повыше, а человек — место получше. Мы с Чуньцзао еще в долгу перед тобой, захочешь вернуться домой — слова не посмеем сказать.

— Отец, ну как же вы не понимаете! — Эмэй смеялась сквозь слезы. — Да я приросла к этим лугам, хоть плетью бейте — не пойду, палками гоните — останусь.

— Э!.. — промямлил старик. — Так ты бы… с Чуньцзао…

— А мы в два счета распишемся, — звонко рассмеялась Эмэй. — Не будем устраивать званый обед, приглашать гостей, тихо, без шума справим свадьбу.

— Не спеши, не спеши, — Чуньцзао потирал руки в замешательстве. — Ведь между нами и любви никакой не было!

— Эх ты, книжник, а винтиков не хватает. — Эмэй сердито ткнула его пальцем в лоб. — Любовь — это совсем не то, о чем пишут в романах или показывают в кино, — там сходят с ума, готовы с жизнью расстаться, а у зрителей голова пухнет, мысли путаются и в глазах рябит.

— Я боялся… если не по всем правилам… тебе обидно будет, — твердил свое Тан Чуньцзао.