Мартин Уиндроу - Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре

И вот настал знаменательный день. Ярким солнечным субботним днем в конце мая я ехал в «Уотер-ферм», чтобы начать вторую главу моего увлечения совами. По пути я много размышлял. Внутренний голос твердил, что, возможно, я снова совершаю ошибку. Понимаю ли я, на что обрекаю себя – грязь, неудобство, сложности в социальной жизни и, быть может, очередное разочарование. Почему бы не проявить прагматизм и не признать, что мне не стоит иметь домашнего любимца? Обычно даже в самый мрачный день одного вида на Кент с Блюбелл-Хилл было достаточно, чтобы поднять мне настроение. Но в ту ясную, солнечную субботу я его даже не заметил.

Самое приятное в приездах на «Уотер-ферм» – это полное отсутствие удивления на твое появление. Здесь нет комитета по встрече гостей. Члены семьи встречаются друг с другом, когда им захочется. Все заняты собственными делами – кто-то пьет кофе под ивой возле пруда с утками, а кто-то занимается сельскими хлопотами, например, ухаживает за овцами в сарае. В какой-то момент на ферме наступает тишина. Умолкает старый трактор в поле. И это означает, что Дик решил оторваться от операции на открытом сердце какой-то ржавой развалины, списанной американской армией еще в 1945 году. Я всегда любил эти моменты, потому что у меня появлялась возможность отвлечься от собственных мыслей и присоединиться к человеческому разговору. В ту субботу меня тоже не встречали с фанфарами. Ничто не предвещало, что меня ожидает судьбоносное решение.

Я: Где она?

Дик: На кухне.

Дверь, ведущая на просторную крестьянскую кухню, была как обычно открыта, и я вошел в прохладное помещение. Уол наблюдал за мной со своей жердочки на шкафу, но никак не проявлял своего внимания. Я огляделся, ожидая увидеть очередную большую картонную коробку, из которой доносилось бы испуганное шипение и царапанье. Никаких звуков – никакой коробки.

На спинке освещенного солнцем стула, стоявшего у открытого окна, сидело нечто размером в двадцать сантиметров. Больше всего это существо напомнило мне плюшевого игрушечного пингвина со смешным клювом. Казалось, на нем вязаный свитер из бледно-серого пуха с коричневыми швами и большим капюшоном. Из отверстия в капюшоне на меня доверчиво смотрели большие, блестящие, черные глаза.

– Кви-и-ип, – тихо произнесло существо.

Очарованный, я подошел ближе. Существо моргнуло, прикрыв пушистые серые веки, а потом решительно прыгнуло мне на плечо. Мне показалось, что моей щеки коснулся большой, теплый одуванчик. Пахло от совенка как от маленького слепого котенка.

– Кви-и-ип, – тихо повторила маленькая птичка.

В воскресенье вечером мы вместе возвращались в Лондон. На этот раз я не стал просить Дика спутать лапки совенку. Я поклялся, что эта птица не будет знать пут и останется со мной по доброй воле – или покинет меня. Совенок отправился в путь в картонной коробке, но вскоре выбрался из нее и устроился на моем плече. Он абсолютно спокойно воспринял столь новую обстановку. На полпути домой совенок удобно устроился, иногда прихватывая клювом мое ухо, чтобы удержать равновесие.

Это была любовь с первого взгляда – в зрелом возрасте устоять перед ней невозможно. Эта любовь настигла меня в тридцать четыре года и была со мной целых пятнадцать лет.

Если говорить об эволюции, моя серая неясыть имела более древнее происхождение, чем мы с вами. Если бы в ее плотно закрытом маленьком черепе было место для наблюдений и размышлений, она имела бы все права смотреть на человечество сверху вниз, видя в нас существ, неспособных к обучению.

Об эволюции птиц мы знаем гораздо меньше, чем о большинстве других видов животных. Хрупкие птичьи кости редко сохранялись в окаменелостях, а те, что дошли до нас, очень трудно идентифицировать. Считается, что птицы произошли от мелких рептилий в эпоху динозавров, хотя сам этот процесс до сих пор остается предметом научных споров. Древнейшим доказательством такой теории остается археоптерикс. Несколько хорошо сохранившихся окаменелостей этого вида были обнаружены в Германии в XIX веке. Эти кости относятся к позднему юрскому периоду, им около ста шестидесяти миллионов лет (тогда как динозаврам всего около девяноста пяти миллионов лет).

Археоптерикс был размером с ворону. Он имел череп рептилии с острыми зубами, но скелет его обладал признаками и рептилии, и птицы. Самое удивительное то, что это существо явно имело оперенные крылья, но в то же время и длинный хвост рептилии, покрытый перьями. (Самая современная находка – окаменелость размером с цыпленка, найденная в 90‑е годы ХХ века в Китае, – Xiaotingia . Это существо имело оперение на всех четырех конечностях и хвосте. Оно считается еще более древним, чем археоптерикс.) Но последующие изменения, которые и превратили этих существ в современных птиц (если они, конечно, имели место), остаются абсолютной загадкой, и от этого паззла мы сумели найти лишь очень малое количество фрагментов. Эволюция – это процесс с неизвестным количеством тупиков. Многие известные окаменелости принадлежат видам, которые исчезли, не оставив потомков.

Однако мы знаем, что, когда наш самый дальний вероятный предок, протогоминид Australopithecus afarensis (обычно его называют Люси), вышел на просторы саванн Африканского Рога примерно три с половиной миллиона лет назад, окаменелостям предка всех сов, Protostrix , на территории современной Северной Америки насчитывалось не менее пятидесяти миллионов лет. Protostrix появился в эпоху эоцена, задолго до того, как тектонические плиты, образующие наши континенты, заняли свое современное положение. Последние динозавры вымерли за пятнадцать миллионов лет до того, как Protostrix оставил отпечаток на слоистой глине в те времена, когда из мелких рептилий появились птицы, а мелкие млекопитающие, на которых эти птицы охотились, видоизменились и распространились по лесам и степям, покрывающим большую часть нашей планеты.

Эволюция, шедшая путем бесконечно медленных и сложных экспериментов, заняла невообразимо долгое время. Результатом этих генетических экспериментов стало появление крылатых охотников. К периоду плейстоцена, всего три миллиона лет назад, этот процесс дал нам существо, которое было серой неясытью. Strix aluco – это один из примерно тридцати древнейших видов семейства Strigidae , существующего и сегодня. Другие виды появились позже. Таким образом, можно сказать, что серая неясыть пережила бесконечный процесс естественного отбора видов и уже три миллиона лет назад прекрасно приспособилась к среде обитания. Она заняла собственную нишу в пищевой цепочке. Вспомните, что все это происходило, когда наши собственные предки, волосатые карлики, еще только пытались ходить на двух ногах, а от открытия потенциальных возможностей использования камня их отделяло не менее полумиллиона лет!