Юлия Ганская - Гравитация

— Я тоже рада за себя, — отсалютовав ей бокалом с шампанским, прихваченным со стола, согласилась я.

— Ну, так что у вас с Габриилом? — Удовольствие, которое испытывала сестра, наконец-то оказавшись в нужном русле, было просто вселенским.

— Ничего, — пожала я плечами. Сестра подняла тонко выщипанные брови.

— Неужели ты не хочешь пойти навстречу его попыткам все наладить? Мне хотелось сказать, что это ее не касается, но я вновь промолчала.

— Послушай, — сестра постучала острым ногтем с изящным маникюром по тонкому краю своего бокала, — я понимаю, что ты наверно завела интрижку, это весьма бодрит. Тем более, после того, как Габриил так себя повел. Но ведь, рано или поздно все закончится. Тебе нужно думать о будущем.

Тут она явно не привела весомый аргумент. Поняв это по моему выражению, сестра решила зайти с другого фланга. Она пожала плечами и заявила:

— Ты всегда выглядела слишком разумной, чтобы становиться объектом для сплетен. Ваш развод и так был неприятным событием для семьи. А твоё намеренное желание жить в одиночестве где-то, подальше от всех, выглядит для наших друзей странным. Алан полагает, что это может дурно отразиться на репутации семьи.

— Мне кажется, Алан сует свой нос не в свои дела, — если бы я могла, то сказала это гораздо грубее. Но я была не у себя дома, и здесь были чужие люди, при которых не стоило выносить сор из избы.

Сестра поджала губы, на ее лице застыло выражение, ясно говорящее о том, что она считает мои выходки простым сумасбродством. Иногда я действительно думала, что мы с ней не можем быть более чужими друг другу, как двое случайных прохожих на улице. Как бы там не было, но время, когда я терпела ее поучения, закончилось.

Всячески избегая еще и Алана, чья массивная фигура, украшенная начинающей лысеть головой, виднелась посреди гостей, я пожелала сестре доброй ночи и убралась подальше от всех. Я достаточно предвзято относилась к супругу сестры, сумевшему стать состоятельным благодаря своей непревзойденной манере идти вперед по трупам и не страдать приступами укоров совести. Он вместе с Ниной сумел оказаться настолько же чуждым тому миру, в котором растили нас с сестрой, и это раньше тяготило меня более всего. Было сложно понять — отчего мы стали жить в двух разных мирах, не имеющих никаких точек соприкосновения. Каждый раз, когда я оказывалась у нее, меня охватывало тягостное ощущение какой - то собственной неполноценности, на которую они оба постоянно мне указывали, обладая огромнейшим чувством уверенности в правоте высказываний и советов. И ничего поделать с этим нельзя было. Поэтому такси уносило меня от их богатого дома в мою собственную нору, и настроение от этого медленно, но верно поднималось.

Я прошлась по дому. Затем нашла в углу полупустого бара бутылку вина, чудом сохранившуюся, и вышла на крыльцо. Сидя в платье, босиком на ступенях, я пила вино прямо из бутылки и слушала тишину. Относительную тишину, в которой у меня было свое место. Где - то там беспокойно шуршал прибой, набегая на острые зубья скал побережья. Ниже по улице город все еще не спал, тратя ночь на привычные развлечения и заботы. Над всеми нами висело молчаливое черное небо, затканное россыпью звезд, равнодушное и к богатым, и к бедным.

Вой полицейских сирен приближался очень быстро. Направлялся он явно в сторону нашего квартала, количество сирен в этом хоре говорило о том, что, по меньшей мере, машин там не меньше трех. А ещё раздавались голоса — испуганные и быстрые, словно стайка птиц обсыпала кусты и гомонила без умолку. Кое-как пригладив встрепанные спросонок волосы, я выбралась наружу. Сегодняшнее утро не радовало солнцем, небо было сплошь затянуто облаками, отчего казалось, что на нем разлита серая пелена, сквозь которую едва пробивались тусклые лучи. Люди, живущие рядом со мной, стояли на улице небольшими группами, и было что-то в их фигурах, движениях отдающее страхом. Липким, затягивающим страхом, который полз по улице как тонкий туман, забираясь внутрь каждого, кто встречался ему на пути. Было малопонятно то, что доносилось до меня в виде отрывков слов, фраз. Повинуясь пагубному любопытству и заинтересованности, я пошла вверх по улице, опираясь на то, что чем дальше шла, тем больше было народу, и тем сплоченней он держался, бросая частые и быстрые взгляды куда-то вперед.

Три изуродованных тела, лежащих в небольшой рощице из зеленых кустов акации, растущих на самом гребне холма. Если бы не зловоние, которое просто окутывало тела, ничто бы не нарушало их жутковатой идиллии. Этих несчастных неизвестный психопат выпотрошил как туши на бойне.

Неподалеку вырвало одного из полицейских, подошедших к телам. Он отбежал как можно дальше, и теперь его сотрясало от волн рвотного рефлекса. Я вполне понимала беднягу, мой желудок скручивало такими позывами, что казалось, весь кишечник готов вырваться наружу. Не дожидаясь, пока меня так же вывернет наизнанку, я попятилась, отступая как можно дальше. Те полицейские, что могли держать себя под контролем, быстро натягивали желтую ленту, огораживая тела. Судя по их плотно сжатым ртам и напряженным выражениям лиц, им приходилось весьма нелегко. Происшедшее напоминало брошенный в пруд камень, от которого стоячая вода расходилась круговыми волнами, теряя прежнюю безмятежность. Всё это поднимет такой резонанс в жизни города, что люди долго еще не забудут череду непонятых убийств.

Раздались звуки щелчков фотоаппарата. Стоя как можно дальше от полиции и людей, я видела, как к машине, припаркованной у края дороги, побежал рысцой мужчина в розовой рубашке. Он опередил догонявших его полицейских, запрыгнул в машину и, явно не озадачиваясь правилами дорожного движения, поехал прочь. Завтра то, что он снял, увидит каждый горожанин на прилавках газетных киосках и в колонках новостных сайтов.

Несмотря на нездоровое оживление вокруг, расхотелось быть на улице. Лучше вернуться обратно и постараться стереть всё это из памяти. Бессмысленная и надменная демонстрация убийцы вызывала лишь недоумение. Но осторожность придется увеличить во многие разы. Кто его знает, если все это уже творится рядом со моим собственным домом, то только глупец будет спокойно лежать себе, поплевывая в потолок.

Голоса и вой сирен раздражали, но выйти из дома тоже было не самым лучшим вариантом. В каждом обонятельном нерве словно застрял отвратительный запах человеческих внутренностей, и его не мог выбить даже нашатырь, пары которого я рискнула втянуть в себя, лишь бы перебить эту мерзость. Ровно через полчаса я не выдержала и вышла из дома, собираясь пойти куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Но мысли разбегались, настойчиво возвращаясь туда, где ветер трепал желтую полицейскую ленту.