Екатерина Вильмонт - Проверим на вшивость господина адвоката

– И возьмите еще вот эти печенюшки с сыром.

– Сережа, печенюшки называются тарталетками, и я их уже ела.

– А вина вам можно налить?

– Нет, хватит, я за рулем!

– Но у вас же персональная…

– Я отпустила Славу. Что ж ему, целый вечер тут томиться, пока мы будем выпивать?

– Боже, какая вы демократка!

– Уж вам ли этого не знать! – засмеялась Лиза.

– Это точно! Но все же капельку я вам налью, и давайте выпьем, чтобы нам не пришлось еще раз пережить такой крах… Вот уж поистине закат империи… во что превратили канал…

– Давайте выпьем, но воспоминаниям сегодня не место, тем более горьким. Вперед и с песней, как говорится, мы же только начинаем.

– Годится! За начало!

Прошла неделя. Лиза мыла на кухне посуду, а бабушка с Инной уединились, чтобы обсудить черновик письма в Канаду. Ксения Леонтьевна с восторгом отнеслась к этой задаче, и вот сегодня они с Инной после ужина обсуждали текст. Лиза держалась от этого в стороне.

– Не хватало еще и мне подключиться, – хмыкнула она в ответ на предложение Инны. – Хватит с тебя и бабушки. А я лучше посуду помою. – Она собрала тарелки, чашки, вытряхнула пепельницу и вдруг застыла. Откуда тут эта пепельница? Она же отнесла ее летом в офис Сметанина и там оставила. Или она что-то путает? В доме всегда было множество пепельниц, немудрено и спутать… Да, конечно, та вроде была потемнее… и поглубже… Черт, или у нас были две одинаковые? Такое тоже случалось. Бабушка нередко покупала несколько одинаковых маленьких пепельниц, чтобы, когда приходит много гостей, не ставить на стол разномастные… Я просто забыла об этом. Она давно мне на глаза не попадалась. Однако нахлынули воспоминания… Как было приятно иногда сидеть с ним вдвоем, есть сладости, терзаясь угрызениями совести, и вести неспешные, бессодержательные разговоры о пирожках нашего детства. А вокруг витал упоительный аромат сигарет «Питер Стьювизант». Интересно, где он их берет, что-то я в продаже их не вижу. Сейчас он, возможно, как раз тушит окурок в моей пепельнице, перед тем как завалиться на свой диван… с Еленой Арнольдовной! Тьфу! Чтоб этот диван под ними сломался! Пепельница выскользнула из рук и разбилась. На счастье… На чье счастье? Его и Елены Арнольдовны? Хотя она наверняка мою пепельницу грохнула об пол, как и другую, стеклянную, и два дымчатых стакана, в которые я ставила ландыши и незабудки… Бабушка говорила, что он участвует в каком-то ралли… Рука давно зажила, гипс сняли… Боже, как глупо все это было… Как бездонно глупо… Какую кретински-невыполнимую задачу я поставила перед ним – полюбите нас черненькими… Зачем? У него есть вполне черненькая по всем статьям, Леля, – и глаза, и волосы, и душа… Зачем ему разбираться с какой-то мымрой…

Ночью ей приснился сон. Она сидит возле больничной койки, на которой лежит упакованный в гипс человек. И она знает, что это Сметанин. Хотя лицо у него тоже в гипсе. Как же он дышит, он же умрет, волнуется Лиза.

– Прошу вас, сделайте ему хоть дырочки для носа и рта, так нельзя!

А женщина-врач, в белом халате, обходится с загипсованным телом как-то очень бесцеремонно, как будто это не искалеченный человек, а бревно!

– Оставьте его, ему же больно! – не выдерживает Лиза.

Женщина оборачивается, это Елена Арнольдовна:

– У него все чувства атрофированы, не волнуйтесь, гражданка Пес!

– Я не Пес, я Кот!

– Ну это не принципиально!

И она уходит, а Лиза хватает какой-то инструмент и начинает долбить им гипс на лице, чтобы дать несчастному возможность дышать. И вот она уже видит его лицо – закрытые глаза, безжизненные губы, заострившийся нос.

– Шеф! – кричит она в уверенности, что он умер.

И вдруг он открывает глаза, в них пляшут чертики, а губы шепчут:

– Хрен вам в грызло!

Лиза проснулась в ужасе. С ним что-то случилось! Он участвовал в ралли и разбился. Она вскочила и кинулась к компьютеру. Но ведь она и понятия не имеет, в каком именно ралли участвует Сметанин – международном, российском… Даже непонятно, что искать в Интернете. Он все-таки не такая уж знаменитость, чтобы о его аварии сразу сообщили везде… Лиза, возьми себя в руки, это всего лишь сон. Вспомни, когда снится что-то плохое, это всегда к хорошему! Да что может быть хорошего? Через месяц явится Рой Шелли, все вокруг начнут твердить, какой он замечательный, красивый, щедрый, великолепный, богатый… Потом он, конечно, пригласит нас с бабушкой к себе в Австралию, бабушка во что бы то ни стало захочет поехать, станет говорить, что это ее единственный, первый и последний в жизни шанс потрогать живого коалу… Черт, я так и не спросила у Роя про кукабару, птица это или зверь? Ничего, такая возможность мне еще представится, злобно подумала Лиза и вернулась в постель. Ей ужасно хотелось позвонить сейчас, в три часа ночи, в офис Сметанина, но она знала, там есть определитель номера. Ничего, утром позвоню с работы, и даже не со своего телефона… Волик не разберется, что к чему. Интересно, Волик у него еще работает? А как там мои цветочки? Стоп! Это хорошая мысль – позвонить и спросить про цветы… Причем именно у Волика. Она почему-то вдруг успокоилась. Ничего с ним не случилось, я чувствую… Раны у него только душевные, из-за развода с женой… А замечательная Леля врачует их так усердно, что ему уже нечем дышать. Что ж, выходит, я должна помочь ему? Да нет, пусть сам выбирается, а то я помогу, а он мне скажет: хрен вам в грызло, Елизавета Федоровна. Вы, конечно, замечательная, но мымра и дура. И что интересно, он будет прав! И мне совершенно незачем предъявлять ему фотографии с Роем Шелли. Ему глубоко плевать, реальный это персонаж или виртуальный. Я нужна ему как прошлогодний снег. А вот он мне, судя по сну, все-таки еще нужен… Мало ли что мне в этой жизни нужно, но я же обхожусь…

Во время обеда в буфете к Лизе подошла Инна с капустным пудингом на тарелке.

– Видишь, чем питаюсь? Мрак! Но надо худеть! Слушай, Лиза, Ксения Леонтьевна – грандиозная старуха! Хотя ее и старухой-то назвать язык не поворачивается! В ней столько живости!

– Да уж!

– Она мне такое письмо написала! Я когда переписывала, сама обрыдалась… Да такое письмо получить – голубая мечта! Черт, сейчас слово «голубая» уже кажется двусмысленным.

– Хрустальная, – кратко произнесла Лиза.

– Что? – оторопела Инна.

– Хрустальная мечта!

– А… Ой, я же должна что-то у тебя спросить…

– Спрашивай!

– Я забыла…

– Инка, где твоя голова?

– Кажется, еще на плечах…

– Именно, что кажется. А по-моему, она где-то в Виннипеге…

– Его жену зовут Пегги…

– Ты это к, чему?

– Миклош и Пегги живут в Виннипеге…

– Господи помилуй! Инка, ты что, стихи писать начала?

– Еще нет…

У Лизы зазвонил мобильник.