Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

Старушка грозит Лорен сухим пальцем, и Ричард неожиданно краснеет.

(перебивает)

Как она сказала? Все повторяется, надо только подождать?

У нас есть знакомая, фоторепортер. Однажды она показала нам свои снимки из горячих точек. Израиль. Шри-Ланка. Восточный Тимор. На одном фото со спины был снят взвод «голубых касок». Молодой солдат, обернувшись через плечо, глядел в камеру. Лицо растерянное, даже немного детское. Такой контраст между живой уникальной эмоцией – и одинаковыми касками.

– Снимок постановочный? – предположил я.

– Нет, конечно, – возмутилась фотограф. – Я шла за ними, и вдруг этот солдат обернулся.

– И ты успела?!

– Увы, нет. Это только в кино можно камеру за секунду вскинуть, выставить резкость, свет… А я не в кино, я не успела.

– И ты его окликнула, чтобы он обернулся снова?

– Нет, я приготовила камеру и пошла следом. Минут через сорок парень опять обернулся – и тут я нажала кнопку.

– А ты была уверена, что он снова обернется? – спросил я.

– Конечно. Это все фотографы знают: если что-то случилось один раз – оно случится снова. Надо только подождать.

Двери конференц-зала открываются, первым выбегает Артур:

– Как миссис Уиллард? Вы вызвали гостиничного врача?

– Кажется, она сама справилась, – говорит Ричард и неуверенно берет Лорен за руку. Она сжимает его ладонь, скорее дружески, чем нежно, мол, мы хорошо поработали, коллега, было интересно посмотреть ваши методы в действии, – но тут мимо проходят Тамми и Розенцвейг, никого не замечают, профессор что-то говорит, размахивая руками, девушка слушает, и длинные серьги гипнотически колышутся подле длинной шеи. Лорен смотрит ей вслед, представляет ее в ципао, шелк нежно переливается при каждом шаге, всякое движение замедленно, как во сне…

Мы никогда больше не увидимся, думает Лорен.

– Не жалеешь, что приехала? – спрашивает Артур.

– Конечно нет, – отвечает Лорен, – мы же столько не виделись! И когда бы я еще выбралась в Гонконг?

– А Фред, мистер Хэррис? Что ты думаешь?

Лорен задумчиво гоняет по тарелке одинокий димсум.

– Я как-то о нем не особо задумывалась… но, знаешь, он как Шахерезада из «Тысячи и одной ночи», такой рассказчик сказок. А мы все – как благодарные слушатели в таком мини-«Декамероне»: четыре дня вместо десяти и никакой чумы снаружи.

– А то, что Фред говорил? По-моему, очень убедительно излагал.

Лорен изумленно поднимает брови:

– Убедительно? Ну так он же сказочник. Подводное царство, тайные тюрьмы… я как-то не восприняла это всерьез.

– Ты просто не дослушала последнюю версию, она – самая правдоподобная! – горячо говорит Артур. – Конгрессмен Макдональд был главой Общества Джона Бёрча, очень влиятельным человеком, серьезным политиком. И собирался баллотироваться в президенты – а против него, конечно, никакой Рейган бы не потянул.

Артур рехнулся, думает Лорен. Все вокруг рехнулись. Ричард верит в заговор Большой Фармы, а Артур…

– И Рейган специально не стал предавать огласке данные о том, что пассажиры живы? – саркастически спрашивает она. – Ты это серьезно?

– Погоди, – перебивает Артур, – есть еще версия: ЦРУ вступило с КГБ в сговор. Они специально перенастроили навигационные приборы «боинга», чтобы направить Ларри Макдональда прямо в сердце ГУЛАГа, где его уже ждали.

Артур шумно дышит, глаза расширены, руки дрожат. Он сошел с ума, понимает Лорен, ни хрена себе, мой старший брат – псих! Черт с ним, с Ричардом, но если такие люди, как Артур, богатые и успешные, готовы поверить в любой бред, с миром явно что-то не так.

– Разумеется, эта история была полностью засекречена, – продолжает Артур. – От Советов контактным лицом был генерал Пуго, покончивший с собой при странных обстоятельствах. Но люди в Америке, которые и спланировали эту операцию, живы до сих пор.

А почему я так уверена, что это неправда? – думает Лорен. – Если мой брат сошел с ума, почему не поверить, что в свое время рехнулся вице-президент Буш или президент Рейган? Может, чем больше у человека власти, тем больше он готов поверить в любую страшилку? И, выходит, по сравнению с теми, кто управляет миром, мой брат – уравновешенный, здравомыслящий человек? А если мы говорим о масштабе, ключ от ядерного чемоданчика любого превратит в безумного параноика.

Предательский ком булькает у Лорен в животе, поднимается по пищеводу, она быстро-быстро, часто-часто дышит…

– Выпей чаю, – говорит Артур и протягивает чашку.

Лорен кивает с благодарностью. Два больших глотка, два глубоких вдоха. Ты хотя бы сама с ума не сходи, хорошо?

– Понимаешь, – говорит она, отдышавшись, – я не люблю конспирологию. Я даже «Секретные материалы» не люблю, ты же знаешь. Конспирология – это всегда про неодолимые силы, про злой умысел, про хитрый и сложный план. А я верю в идиотов, а не в злой умысел – потому что в жизни я не встречала ни одного гения зла, а идиотов вижу каждый день в клинике.

– Если ты их не встречала… – начинает Артур.

– …это не значит, что их нет, да, – кивает Лорен. – Но, помнишь, ты вчера говорил про инь и ян? Так вот, в сердцевине каждого хитрого замысла спрятана червоточина: это – человеческая глупость. И будь ты хоть Самый Главный Гениальный Злыдень, глупость разрушит любой твой план, все пойдет сикось-накось, а не как задумано.

– То есть ты не веришь, что папа жив? – говорит Артур.

Не верю, хочет сказать Лорен. Он умер – и умер так давно, что мне уже безразлично, что там случилось и кто виноват в его смерти. От этого немного грустно, ведь мое «безразлично» значит, что я так давно живу без папы, – но не этому клоуну Фреду Хэррису разгонять мою грусть.

Вот что Лорен хочет сказать, но смотрит на брата и говорит:

– Папа со мной. Я всегда его помню.

– Тебе повезло, – отвечает Артур. – Я, когда учился в колледже, почти его не видел. А до этого – ты помнишь, как мы ругались… какие уж тут сладкие воспоминания!

– Я помню, – говорит Лорен, – что ты всегда был его любимчиком.

– Любимчиком? Может быть. Но он хотел мною гордиться, хотел, чтобы я… – голос Артура прерывается, – чтобы я взлетел… высоко. Чтобы у меня было то, чего ему не досталось, – устойчивость, укорененность, свой дом… и много денег, конечно. И я всего добился, даже большего, чем папа мог надеяться. Но если он и вправду погиб – то для кого я старался, кому я предъявлю свои успехи? Дом за два миллиона, красавицу-жену, семизначный счет в банке – кому? Азиатским девкам, которых трахаю? Тебе?

В какое же поганое время мы живем, думает Лорен. Сто лет назад я бы сказала: папа видит тебя с небес – и это было бы утешение, а сегодня… небеса пусты, остались только божьи птицы и рукотворные самолеты, такие ненадежные, такие хрупкие…