Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье

Горячее стремление западных благотворителей помогать, в частности афганским женщинам, тоже оказалось подпорчено неудачами и странностями в выборе приоритетов.

Одно из самых прославляемых достижений – образование, особенно женское, – дает впечатляющие официальные цифры: зарегистрировано почти 10 млн учащихся {135}(сравните это с 50 тыс. при Талибане). Но у половины вновь созданных учебных заведений в Афганистане нет собственных постоянных зданий, во многих не хватает преподавателей, большинство учащихся так и не завершают образование, а одна пятая зарегистрированных учащихся постоянно отсутствует.

Многие учащиеся, кроме того, обнаруживают, что интерес иностранцев к образованию не распространяется на образование высшее . Расположенные в основном в городской местности, университеты имеют ограниченное число мест и назначают за обучение плату, слишком высокую для большинства. Поскольку 40 % афганских девушек выйдут замуж до 18-летнего возраста и рождение детей и ведение домашнего хозяйства оттеснят образование на задний план, трудно понять, почему бы не предложить больше мест и стипендий тем молодым женщинам, которые имеют и способности, и разрешение получить высшее образование.

За один-единственный год более 700 «проектов» {136}, связанных с гендером и улучшением жизни женщин и девушек в Афганистане, были проспонсированы иностранными благотворителями. Отчет норвежского политолога Торунн Вимпельманн объясняет, что, несмотря на некоторый прогресс, особенно в городских центрах, «победы в целом скромны и обратимы» {137}. И что еще примечательнее: «возникновение элитной страты англоговорящих женщин-активисток» в Кабуле, сосредоточенных в основном на международной аудитории, расширило пропасть между женщинами городскими и деревенскими, равно как и между отдельными классовыми группами – по уровню образования и финансовому положению.

Одно из последствий этого, пишет Вимпельманн: теперь многие в Афганистане начинают рассматривать права женщин как элитный и поддерживаемый Западом вопрос, поэтому принятие консервативной позиции по женским правам стало необходимой нормой для политиков или влиятельных закулисных деятелей, которые хотят продемонстрировать свои националистические и исламистские «верительные грамоты».

Несчастливое наследие «женских вопросов» останется в Афганистане больной темой на будущее, как и после опыта общения с русскими. Долгосрочные вложения в систему правосудия страны и укрепление парламента принесли бы девушкам и женщинам больше пользы, пишет Вимпельманн, эхом вторя словам Азиты.

Только когда электричество на телесъемках гаснет в третий раз, Азита покидает свое кресло на сцене и идет в тенек. К полудню в съемках для программы наступает перерыв. Продюсер заказал на обед мясное рагу и «Маунтин Дью». Азита отказывается от хлеба. Двум коллегам-судьям, мужчинам, она объясняет, что пытается сбросить вес.

Оба они политики, примерно вдвое старше ее. Она хочет воспользоваться удобной возможностью и заручиться их поддержкой для своего восстановления в парламенте, а мужчины в ответ вежливо осведомляются о здоровье ее отца, которого знают по его «бытности в политике». Как у него дела?

Азита отвечает так же вежливо. У него все хорошо. Теперь он отошел от политики. Старость и все такое. Но они проявляют настойчивость. Должно быть, это он вдохновил ее начать политическую карьеру?

Азита улыбается. Все это было так давно! На самом деле ей не хочется говорить об отце. Он теперь уже пенсионер. Она предлагает тему получше: смогут ли они поддержать ее в борьбе за место, которое принадлежит ей по праву?

– Сидение дома – это не отдых. Это вгоняет в депрессию. Это не мое. В четырех стенах я чувствую себя бесполезной. Я ощущаю свою ценность только тогда, когда я не дома, – говорит она им.

Кажется, они понимают. Они знают, что Азита – нечто большее, чем домохозяйка, что она дочь своего отца. Она сияет, услышав это признание.

Но когда Азита в этот вечер вернется домой, она обнаружит Мехран снова в слезах, та будет отказываться разговаривать и есть. Ее мачеха изобрела самый эффективный на сегодня прием и долбит его целый день, пока Азиты нет дома:

– Ты не Мехран. Ты Мануш. Ты Мануш-Мануш-Мануш !

В часы после ужина Азита еще дороже заплатит за свой выход в свет, когда муж начнет допытываться, когда же наконец будет восстановлено его регулярное ежемесячное денежное довольствие. К этому разговору они уже возвращались не раз, и поначалу Азита просто слушает супруга.

На его взгляд, тот факт, что Азита больше не получает зарплату от парламента, – не оправдание. Их соглашение, заключенное много лет назад, остается в силе: он позволяет ей работать при условии материальной отдачи. Она не может изменить эти условия сейчас просто потому, что временно оказалась без работы. Муж снова излагает свою позицию: он согласился переехать в Кабул и жить здесь, когда она стала членом парламента. Он согласился остаться здесь на эти дополнительные месяцы, пока она пытается вернуть себе место, и должен получать соответствующую компенсацию. Он был на ее стороне и изображал из себя «мужа-домохозяина» на полный рабочий день. И ему это давалось не без усилий. Так что она не может просто перестать ему платить.

Их договор по-прежнему в силе: часть того, что она зарабатывает, передается ему в виде наличных, у нее остаются лишь деньги на еду, оплату школы и аренду квартиры.

Даже при этом, говорит он, денег, которые он получал, редко бывало достаточно за ту жертву, которую он принес: терпеть нескромные вопросы и унизительные замечания людей по поводу того, что он дает своей жене чересчур много свободы – работать вне дома и якшаться с другими мужчинами.

Бо́льшая часть его денег ныне вложена в ореховый бизнес одного родственника, и эти деньги принадлежат исключительно ему, и она никогда не должна задавать ему вопросы о них. С годами его компенсация постепенно росла – и по праву. Более того, переселение второй части семьи в Кабул позволяет Азите сэкономить, указывает он. Его поездки в провинцию каждые два месяца, чтобы повидать первую жену и старшую дочь, стоили немало денег. И что же теперь – она просто прекращает эти платежи? Это неприемлемо, говорит он ей, и он не желает слушать никакие ее оправдания.

Наверное, она врет, говоря, что у нее нет денег? Она их прячет, верно? Поначалу эти слова еще звучат вопросом, но вскоре он говорит, что на самом деле в этом уверен: у нее есть где-то припрятанные деньги. Они есть у всех парламентариев – он-то уж навидался, как они живут. Новая стиральная машинка Азиты – ничто по сравнению с их автомобилями, виллами и отпусками за границей. Должно быть, она предпочитает приберегать дополнительные доходы для себя, вместо того чтобы соблюдать их соглашение. Она может это отрицать, но он не позволит себя дурачить. Пусть ему не хватает образованности, но уж ее-то он знает.