Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

Номер обогревался газом. Хозяйка объяснила, как повернуть кран и куда поднести спичку, но Саба боялась, что газ вспыхнет, и предпочитала мерзнуть. Она просто закуталась в перину и пыталась сосредоточиться на предстоящем прослушивании. У нее почти не осталось сомнений, что это будет полный провал, и она жалела только о том, что назначила встречу с летчиком уже после ЭНСА. Он получил ее письмо и написал, что по чистой случайности он будет на той неделе в Лондоне и остановится в доме сестры недалеко от Королевского театра. Что они могут встретиться и выпить либо чая, либо вина в клубе «Кавур». Номер его телефона – «Тейт 678».

Где-то в три тридцать громко забурлила вода в уборной, расположенной в коридоре. Саба села на кровати и решила, что утром она позвонит летчику и отменит встречу. Прослушивание – и так большой стресс, надо беречь силы. Да и летчик может подумать, что она легкомысленная особа, раз согласилась на встречу.

Перед рассветом ее разбудил рокот бомбардировщиков. Около сорока тысяч лондонцев погибли тут во время «блицкрига»; этой информацией «обрадовала» ее напоследок мама. Дрожа в чернильном мраке, Саба включила лампу на тумбочке, сдвинула в сторону Библию, достала из чемодана свой дневник и написала на чистой странице: «ЛОНДОН».

«Я приняла либо самое глупое и неудачное решение в своей жизни, либо самое разумное. В любом случае я должна написать об этом. Возможно, это потребуется мне (ха-ха!) для моей автобиографии».

Она неодобрительно взглянула на ложную браваду своих «ха-ха», словно их писало какое-то постороннее существо.

«Дорогой баба, – добавила она после этого. – Пожалуйста, попытайся простить меня за…»

Скомкав листок, она швырнула его в корзину. Ведь он тоже виноват; она не станет ползать перед ним на коленях, да и не простит он ее, она уже это понимала. Впервые в жизни она жила по своим планам, без разрешения старших, и ей надо держаться своей линии, даже если вся затея закончится катастрофой.

Завтрак – тост и омлет из яичного порошка – она съела в одиночестве в холодном зале, где не горел газовый обогрев. Компанию ей составили лишь бело-розовые фарфоровые куклы из коллекции хозяйки. После завтрака она прошла пару улиц до Королевского театра, дивясь на грохот автомобилей и людские толпы.

На углу улицы она зашла в телефонную будку, сунула монеты в щель, повесила на крюк сумку с платьем и набрала номер Доминика Бенсона.

– Алло? – прозвучал женский голос, удивленный, воркующий.

– Знаете, я Саба Таркан. Мне нужно что-то сообщить пилоту Бенсону. Вы можете передать ему?

– Конечно.

– Мне очень жаль, мы договорились с ним о встрече, но я не смогу прийти – я не знаю, где я буду.

– А-а. – В голосе женщины прозвучало разочарование. Или Сабе это показалось?

– Простите, с кем я говорю?

– Да, конечно. Я Фрейя, его сестра. Я непременно передам ему ваше сообщение.

– Спасибо. – Она хотела добавить, что позвонит позже, но не успела. На другом конце провода положили трубку.

Учащенно дыша, она вышла из будки. Все ее мысли были заняты предстоящим прослушиванием и тем, что она приехала в Лондон, да еще одна. Больше она ни о чем не могла думать.

Первой неувязкой оказалось то, что Королевский театр Друри-Лейн находился на самом деле на Кэтрин-стрит, и Саба немножко заблудилась. Но потом все-таки отыскала театр и была разочарована – театр выглядел обшарпанным и серым – ни ярких афиш со знаменитыми певцами и артистами, ни ярких огней, ни швейцаров в униформе, ни шикарных дам в мехах, оставляющих за собой шлейф дорогих ароматов. Строгая вывеска извещала о том, что здесь размещается штаб-квартира ЭНСА, Ассоциации зрелищных мероприятий для военнослужащих.

Саба поднялась по ступенькам и вошла в фойе, где за столиком сидел хмурый сержант. Перед ним лежали блокнот со списком фамилий и стопка каких-то формуляров.

– Я пришла на прослушивание в ЭНСА, – сказала ему Саба. Она нервничала, неожиданно для себя – ведь она впервые была в таком месте одна, без мамы.

– Местное или заокеанское?

– Я не знаю.

– Фамилия? – Он направил взгляд на список.

– Саба Таркан. – От волнения у нее забурлило в животе, и она пожалела, что съела на завтрак порошковую яичницу.

– Вы явились на час раньше, – сообщил сержант и уже мягче добавил: – Если хотите, можете подождать здесь.

Она уселась в старинное позолоченное кресло и стала разглядывать единственные красивые части интерьера – покрытый позолотой потолок и верхушки коринфских колонн, торчавшие из лабиринта наспех сооруженных кабинетов.

– Потрясающая красота, правда? – Перед ней остановился пожилой мужчина в зеленом вязаном кардигане; в руках он держал ведро и швабру. На его голове была фуражка с козырьком – головной убор швейцара. – Но сейчас мало что говорит о прежней роскоши.

Мужчина представился – его зовут Боб. Больше десяти лет он работал швейцаром в этом театре и любит его. И страшно переживал, когда год назад, во времена «блицкрига», крышу пробила 500-фунтовая бомба.

– Раз – и все, – сказал он. – Угодила прямо в оркестровую яму, пробила балконы. Пожарный занавес был будто смятый платок, кресла намокли, когда пожарники гасили огонь. Теперь мы постепенно наводим порядок.

Он поинтересовался у нее, как называется шоу, куда она хочет устроиться. Она ответила, что не имеет понятия – ее просто пригласили на прослушивание и указали время – половина двенадцатого, вот и все.

Насколько он может судить, сообщил он, понизив голос до шепота, она заменит певицу Эльзу Валентайн. Но пока тут сплошная неразбериха, тем более из-за новых осложнений на фронте. У них в одной Франции выпадают семьдесят пять процентов исполнителей, включая задние ноги пантомимной лошади.

– Так что не волнуйся, милая, – добавил он. – Они действительно скребут сейчас по донышку, ситуация тяжелая.

– Вы не очень деликатны, – обиделась она. Он подмигнул.

– Я пошутил, моя хорошая. Ты маленький бриллиант, не сомневаюсь.

К своей досаде, она смутилась. Младшая сестренка часто говорила, что в минуты обиды Саба напоминает раскаленную кочергу. Краска поползла по ее груди, шее, и вот уже запылало и лицо.

Потом Саба заполнила формуляры, дрожащей рукой написала имя, фамилию и род занятий. Часом позже она уже поднималась вслед за Бобом по мраморным ступеням. Когда они шли по полутемному коридору, старый швейцар знакомил ее с историей театра.

– Тут, милая, находилась комната, где Шеридан написал свою пьесу «Школа злословия». А вон там, – он распахнул тяжелые дубовые двери и показал пальцем на темную сцену, – там выступала Элинор Гвин, та самая «апельсиновая леди», фаворитка короля Карла II, которая поначалу работала разносчицей апельсинов в театре. Считается, что Нелли стала первой в Англии театральной актрисой, до нее женские роли исполняли мужчины.