Орхан Памук - Мои странные мысли

Мевлют не показывался на Кюльтепе или Дуттепе, где его знал каждый, он брал свои журналы, сумку и отправлялся на другие холмы, которые тоже прошли тот же путь от нищеты к развитию: Куштепе, Хармантепе, Гюльтепе и Октепе. Их теперь с трудом можно было назвать бедными районами. Одноэтажные саманные домики, когда-то покрывавшие эти холмы, были снесены за прошедшие двадцать пять лет, и теперь эти места считались частью самого города, подобно Зейтинбурну, Гази-Османпаша и Умранийе. Каждый район имел свой центр – обычно у автобусной остановки, где двадцать пять лет назад были созданы первые регулярные маршруты в город и вокруг которой теперь находились мечеть, новая статуя Ататюрка и маленький грязный парк. Здесь также начиналась главная улица района, длинная дорога, которая, казалось, уходила к самому краю света, с бетонными блоками в пять или шесть рядов с каждой стороны. В зданиях размещались разные кебабные, бакалеи и банки, на верхних этажах обитали жители, которые подумывали о бесплатном электричестве, и их уловки не отличались от уловок обитателей любого обычного района в центре Стамбула: та же ложь, та же простодушная невинность… В этих местах, может быть, больше опасались Мевлюта, но в здешних горожанах было намного больше сердечности.

Древние кладбища, что выросли в старых частях города, в новых районах отсутствовали. Современные кладбища, лишенные кипарисовых деревьев и вообще любой растительности, обычно располагались достаточно далеко от новых кварталов и были окружены высокими бетонными стенами, подобно заводам, военным базам и клиникам. Бродячие псы, которые преследовали Мевлюта во время утренних проверок, проводили ночи в маленьком парке напротив статуи Ататюрка.

Мевлют всегда приходил в новейшие и беднейшие районы города с лучшими намерениями, но обнаруживал, что самые злобные псы живут именно здесь. Сойдя с автобуса, Мевлют старался игнорировать провода, которые люди прицепляли – даже не стараясь скрыть их – к большим кабелям, он закрывал глаза на топорную проводку, питающую кебабную напротив остановки. Он чувствовал, что в каждом из этих районов есть свои лидеры и главари и что за ним следят. Собаки преследовали его. «Моя работа заключается в осмотре официальных счетчиков, – хотелось ему крикнуть этим проклятым псам. – Нечего бегать за мной». Но собаки нападали на него, и Мевлют пугался.

Новые дома и сады на краю города были построены из современных материалов, чем бедные лачуги мевлютовского детства. Саманные кирпичи сменились более качественными, пластик использовался повсюду вместо металлолома, а водосточные желоба и трубы были сделаны из ПВХ. Дома постоянно росли, как это всегда делалось в гедже-конду, и это значило, что счетчики электричества помещали куда-то во внутренние комнаты, так что, если нужно было снять показания или отключить энергию, у Мевлюта не оставалось выбора, кроме как стучаться в дверь. В некоторых новых районах линия питания могла быть закинута и прикреплена на столб, кусок бетона, стену или даже на старый платан на местной маленькой площади, и иногда именно там можно было найти счетчики. Эти электрические узлы, напоминавшие общественные источники-чешме османского времени, которые снабжали район водой, также были под постоянным присмотром маленьких стай из трех или четырех собак.

Однажды Мевлют стоял на крыльце дома с садом, когда на него напал черный пес. Он проверил записи своего предшественника в журнале и позвал пса по кличке, но Черныш не обратил на это никакого внимания: он облаял Мевлюта и вынудил его ретироваться. Месяц спустя Мевлют сумел спастись от разъяренного сторожевого пса только потому, что собачья цепь была не слишком длинной. В эти минуты он всегда думал о Райихе. Подобные вещи случались только потому, что ее больше не было.

Однажды Мевлют вновь оказался в том же районе в поисках места в парке, где он мог бы присесть с тяжелой сумкой в ожидании автобуса. К нему метнулась собака. Вторая и третья последовали за первой. Вдалеке Мевлют увидел еще одного черного пса. Они все лаяли одновременно. Сможет ли он защититься от них своей инспекторской сумкой? За всю жизнь он не был так испуган.

Вечером он вошел в дом Святого Наставника в Чаршамбе. Он оставил на кухне немного бузы. Святой Наставник был более оживлен, чем обычно, и свободен от обычной толпы прилипал. Когда Мевлют понял, что внимание учителя обращено на него, он рассказал о своей боязни. В 1969 году, в то время, когда Мевлют еще только начал работать уличным торговцем, отец отвел его повидаться со святым шейхом в деревянном доме в закоулках Касым-Паша, чтобы излечить страх мальчика перед собаками. Тот человек имел белую бороду и огромный живот и по сравнению с учителем был старомодным и наивным. Он дал Мевлюту немного леденцов и сказал ему, что собаки – это глухие, немые и слепые создания. Затем раскрыл свои ладони как бы в молитве, приказал Мевлюту сделать то же самое и заставил повторить следующие слова девять раз: «САММУН, БУКМУН, УМЬЮН ФЕ ХУМ ЛЯ ЙЕРДЖИЮН…»

Мевлют осторожно спросил Святого Наставника: может ли человек в самом деле изгнать страх или мысль из своей головы одной только силой воли? Ведь если пытаешься забыть о чем-то, то еще больше начинаешь думать об этом.

– Способность забыть зависит от ЧИСТОТЫ верующего СЕРДЦА, ИСКРЕННОСТИ его НАМЕРЕНИЙ и СИЛЫ его ВОЛИ, – сказал Святой Наставник. Ему понравился вопрос Мевлюта, и он благоволил ему весомым ответом, достойным бесед.

Осмелев, Мевлют виновато рассказал историю, как маленьким мальчиком снежной лунной ночью, когда улицы сияют чистотой и белизной, словно киноэкран, он видел, как стая собак загнала кошку под машину. Он и его покойный отец прошли мимо в молчании, будто не видя ничего, делая вид, что не слышали предсмертных воплей кошки. За время, что прошло с тех пор, город вырос, наверное, вдесятеро. Мевлют совсем не пугался собак в течение двадцати пяти лет. Но в последние два года он начал бояться их снова. Они тоже это чувствуют, иначе почему они лают на него? Что ему делать?

– ДЕЛО НЕ В МОЛИТВАХ И НЕ В СТИХАХ, А В НАМЕРЕНИИ ТВОЕГО СЕРДЦА, – сказал Святой Наставник. – Торговец бузой, делал ли ты что-нибудь в последнее время, что могло встревожить людские жизни?

– Нет, – сказал Мевлют. Он не упомянул, что оказался втянут в электрический бизнес.

– Может быть, делал, но не замечал этого, – сказал Святой Наставник. – Стамбульские псы лают на всех, кто не является истинным турком. Вот почему люди, которые хотят копировать европейцев, всегда боятся собак. Махмуд Второй казнил янычар, основу Османской империи, и это позволило Западу растоптать нас; он также перебил уличных псов и выгнал тех, кого не смог убить, на Хайырсыз-Ада [70], Неудачливый остров. Жители Стамбула организовали петицию о возвращении псов. Во время последовавшего за Первой мировой войной перемирия, когда город был под властью чужеземной оккупации, уличных псов истребили еще раз для удобства англичан и французов. Но вновь добрые люди Стамбула просили, чтобы им вернули их собак. Вот почему все наши собаки теперь проницательно чувствуют, кто их друг, а кто враг.