Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной

— Правда? — Губа тут же исчезла, как будто выдвижной ящик вставили на прежнее место. — Он что, меня искал? А зачем ты была в таком платье?

— Попалось под руку, вот и всё!

— С другой стороны, — уже мирно сказала Копипаста, — я ведь тоже как-то раз поступила с тобой некрасиво. Тогда, с Вадимом и картиной. Так что чисто теоретически я должна тебя простить, но чисто практически — не смогу. Ты это запомни.

Успокоившись, Юлька принялась, наконец, рассказывать вчерашнюю драму. Она была такой длинной, что её приходилось постоянно прерывать на чистку зубов, кофе, завтрак — и склеивать спасительными «ну и вот, значит».

— Ну и вот, значит, помнишь, ты видела меня тогда на остановке? Я встречалась с Сашей из Оренбурга и поняла, что старость пришла… Мы с тобой, Верка, удалены даже со скамьи запасных.

Стениной не понравилось обобщающее «мы с тобой», хотя в целом она была согласна с Копипастой.

Этот Саша так растревожил Юлькино сердце, что она целый месяц не могла успокоиться, и вчера, с чистой совестью позабыв о том, что Вера приведёт к ней девочек, отправилась караулить Джона на Шейнкмана.

— Да сколько можно уже! — возмутилась Стенина. Мышь внутри притихла — она никогда не трепыхалась, когда Юльке было по-настоящему плохо, а внимательно слушала во все свои лопоухие уши.

— Ну и вот, значит, я выпила баночку джина и спряталась за деревом. Тут подъезжает машина. Выходит эта Галя в замшевой юбке, и Джон — тащат пакеты из «Звёздного». Эта Галя вперёд пошла, а Джон остался у машины, покурить. Тут я его и окликнула. А он, Верка, ты не представляешь себе! Он обернулся, — и не узнал меня.

— Как это?

— А вот так это. Видимо, в последний год я резко изменилась в худшую сторону, но мне этого никто не говорит из жалости. Только Саша решился.

— Ты несёшь чудовищный бред! — рассердилась Стенина. — Хотя бы Супермена вспомни — обратил бы он внимание на унылую старую каргу, какой ты тут себя расписываешь?

Юлька приосанилась:

— А ведь правда…

— И ничего, кроме правды! — убедительно сказала Вера. — Джон всю жизнь близорукий, ты что, забыла? Он с пяти шагов родную мать не разглядит, даром что она на него похожа, как зеркало.

Копипаста хрюкнула, вспомнив Александру Трофимовну Пак и её пугающее сходство с единственным сыном.

— Всё равно, Верка, мы уже с ярмарки едем. Не знаю, как ты собираешься это переживать, но вот лично я завтра же пойду наращивать охренительную уверенность в себе, — обещала Копипаста.

Где она собиралась этим заниматься, Вера не знала. При всей своей нетерпимости к приметам и суевериям Юлька страшно боялась сглазить новые начинания — из неё теперь и слова не вытащишь. Да и не очень-то Вере хотелось это делать — лучше бы Копипаста ушла домой вместе с Евгенией, а Вера позвонила бы Валечке… Но Юлька сидела у Стениных почти до обеда, а потом девочки запросили оладушек, и надо было идти к мартену, а после вернулась мама с плодами чужого огорода, которые требовали скорейшей обработки… Наедине с телефоном Вера осталась только в десять вечера — но Валечка на звонок не ответил.

Зато Сарматов позвонил ей за это время три раза — сначала просто узнал, как дела, потом попросил найти какой-то фильм в телепрограмме, а в последнем разговоре велел приехать назавтра как можно раньше. Ему не терпелось показать Вере какую-то особенную Богоматерь. Эта икона так долго ускользала от Сарматова, что верующий человек усмотрел бы в затянувшейся череде совпадений высший промысел. Сарматов же только злился — но в конце концов вытянул из шляпы нужный фант.

Утром перед школой Вера успела проверить у Евгении стихотворение. Гумилёв, отрывок из «Капитанов». Эта литераторша просто какая-то ненасытная, каждую неделю — два стиха наизусть! Евгения отбарабанила текст без ошибок, только под самый конец насмешила:

Меткой пулей, острогой железной

Настигать исполинских китов

И приметить в ночи многозвездной

Охренительный свет маяков.

— Какой свет? — поразилась Стенина.

— Охренительный.

— В книге — «охранительный».

— Ой, это я, наверное, спутала. Спасибо, тётя Вера!

— На здоровье. Не забудь проследить, чтобы Лара переоделась на физру.

С недавних пор Лара ненавидела физкультуру, где раньше блистала, а новая учительница — крашеная вобла со свистком на шее — ненавидела Лару. Вера однажды подсмотрела, как дети в спортивных костюмчиках обходят спортзал послушным гуськом, а позади них плетётся Лара в шерстяных гамашах и школьной блузке… Толку от таких занятий — чуть, а из всех спортивных секций Лару выгоняли после первого же пробного занятия. Предлагали группу здоровья, но это казалось унизительным.

Однажды дочь проявила интерес к скалолазанию, кто-то из её класса занимался с тренером. Вера записала адрес секции и тем же вечером привезла дочку на смотрины.

По стенам с искусственными уступами поднимались дети, и у Веры даже голова закружилась — так высоко они забирались. Лара открыла рот, очарованная и напуганная сразу.

Тренерша — пожилая миловидная татарка — едва глянув на дочку, сказала:

— Ой, нет, у вас излишний вес.

— А если ребёнок мечтает заниматься? — спросила Вера.

— Тогда не надо было так раскармливать! — И тут же диким голосом закричала паукам-скалолазам: — Я кому сказала — ищем зацепу!

…Когда девочки ушли в школу, Вера с часок посидела над дипломом (Юлька задела её вчера за живое), а потом не спеша и с удовольствием наряжалась. Даже решила надеть чулки — их ей подарила на день рожденья Копипаста. Мышь внутри заухала:

— И как тебе не стыдно? Врать подруге, а потом в её подарке, да к её бывшему…

— Молчи, гадина, — сказала Стенина. Она демонстративно не замечала вернувшуюся зависть. Сегодня Вера увидит Валечку. И, к сожалению, Сарматова.

Почту принесли рано — Вера сунула в сумку газету и письмо от свекрови из Питера. Почитает в такси.

Письмо оказалось длинным, непривычно радушным и откровенным. Настолько откровенным, что Вера, читая его, вздрагивала, как в юности над романом Анаис Нин [47] Анаис Нин — американская и французская писательница, автор эротических романов. .

Лидия Робертовна писала, что Лара вступила в тот возраст, который ей близок. «Не люблю, никогда не любила младенцев — даже Герман был мне противен, я превозмогала себя, чтобы подойти, сменить пелёнку… Мой возраст — начиная со школы, когда они уже хоть что-то понимают. Лару надо учить музыке, надеюсь, ты не будешь против, если я дам ей первые уроки? Очень важно, чтобы учитель не испортил руку, а то была у нас такая Марина Леонидовна, после которой уже и не переучишь».

В Питере свекровь теперь жила отдельно от родственников, сумела купить квартиру — наверное, благодаря проданному жилью на Бажова. Она приглашала Веру приехать с Ларой на осенние каникулы и — внимание! — оставить у неё девочку до Нового года. «Будет ходить в школу в Петербурге, я договорюсь. У меня здесь полно знакомых учителей, найдём и французского преподавателя. В любом случае, два месяца ничего не решают — можно и пропустить».