Array Журнал «Наш cовременник» - Наш Современник, 2005 № 01

Я нес корзину от Союза писателей. Все по ранжиру — по ступеням наверх, к храму, несли сначала корзину цветов от администрации, потом от губернской Думы, потом от Союза писателей. Мне казалось, что внимание, которое мне оказало начальство, немного мне не по чину. Раньше здесь были писатели другого калибра, в наше время писатели более, что ли, расчетливы. Скажем, Антокольский и Андронников, которые затевали первые пушкинские праздники, наверное, больше думали о Пушкине. Это вообще очень сложный вопрос: что мы чтим? Память поэта или 40–50 расхожих слов и выражений, которыми по его милости владеем? Но эти фразы составляют нашу духовную жизнь, мы как бы самостоятельно плаваем лишь между этими фразами, которые в нас насадила литература, между речениями Пушкина, Грибоедова, Горького, Толстого, Достоевского, Крылова.

Настоятель собора служил литию, служил истово и хорошо. Какой-то момент просветления наступил для всех присутствующих, наверное, это и называется благодатью и просветлением. Но тут опять мне шепнули, что в былые годы площадь возле монастыря сплошь была запружена народом. До богослужения я ходил вокруг. У одной из стен монастыря — маленькое кладбище советских солдат, ухоженное и чистое (видимо, за ним также следят монастырские насельники). И бесконечный ряд имен, высеченных на граните, а сколько имен потерялось!

Знаменитая поляна возле Михайловского была, практически, пустая или очень мало наполненная. Стояли ярмарочные лотки, продавали мороженое, жарился шашлык. За сто рублей можно было подняться на воздушном шаре и тут же опуститься. За 2000 рублей можно было полетать минут 20 и опуститься где-нибудь в Петровском или в Тригорском. Я, пока ребята читали, думал о том, действует ли поэзия на «простой» народ. На скамейках сидело человек сто людей разного возраста. Полагаю, сидели люди, которые хотели бы услышать срез поэзии, от элитарной до самой немудрящей, но искренней. Но голоса поэтов раздавались над всей поляной, кто-то ухватит одну фразу, кто-то во время разговора, в паузе, услышит другую. Мы ведь не знаем, как отзывается наше слово.

На обратном пути, два с половиной часа на автобусе до вокзала, Максим Амелин, Санжар и белорус из Витебска пели удивительные советские песни. Все они их помнят, все знают. Опять возник вопрос: а где песни сегодняшнего дня?

9 июня, воскресенье.Для «Труда»:

«В Пушкинский день, лишь совсем недавно обозначенный и отмеченный президентским указом, прошла передача, в которой выступал писатель Виктор Ерофеев. Он ничем не удивил, потому что Ерофеев есть Ерофеев. До этого он уже „справил поминки по советской литературе“, которая существует и читается до сих пор, и написал популярный роман „Русская красавица“, отличающийся нудистской и политической спрямленностью. Нудистско-политический роман! На этот раз он говорил об измене Натальи Николаевны, о „Гавриилиаде“, как о богоборческом и антихристианском произведении, называл Пушкина развратником, много посвятил времени оказиональной лексике, т. е. неприличным словам в текстах поэта, в общем, ничего особенного, самый юбилейный текст, поставивший на место „народное достояние“. Теперь Пушкин наконец-то как все, как любой современный писатель, как бы совсем рядом. Повторяю, ничего особенного здесь для Виктора Ерофеева нет, но, спрашивается, зачем же такой опытный и интеллигентный журналист, как обозреватель ТВ-6 Владимир Соловьев, ему поддакивал и так заискивал?»

Для «Труда». Второй вариант (после просмотра по телевидению футбольного матча Россия — Япония).

«Я бы сказал, что это соображение о матче не футбольного болельщика, а человека, в лучшем случае смотрящего футбольные матчи два раза в год. Конечно, жаль, конечно, лучше бы выиграть, но матч возбудил некоторые размышления над родной и кровной российской действительностью. Сложилось ощущение, что так же, как и в повседневной жизни, никто не хочет взять на себя ответственность и пробить. А вдруг не попаду по воротам, а вдруг не получится, а вдруг потом обвинят в ошибке? Или наверняка, или всем скопом, когда кто-нибудь прикажет: бей. Тень начальника витала над футболистами. Так мы проигрываем уже десять лет, так мы будем проигрывать и дальше. Не играем на победу, просто хотим не проиграть».

В дороге по радио услышали о непорядках, погромах и буйстве толпы в центре Москвы. Фанаты после трансляции футбольного матча. Московские власти установили несколько телевизионных экранов на Манежной и Пушкинской. Пришли к ним, конечно, не те, у кого дома «грюндики» и «фунаи» со стереозвуком. Добрались до дома, приехали к началу «Вестей». Увиденное на экране превзошло все, что со слов радио диктовало воображение. Изо всех сил, тщательно скрывая свою растерянность, на экране метался, пытаясь тем не менее сохранить невозмутимость, Евгений Ревенко. Вот уж действительно в этой ситуации оказался не гений… Сразу же все связал, определил и соединил эту пьяную орду не только недовольных футбольным матчем, но и социально неустроенных с законом об экстремизме. Какое падение лица, какое крушение популярного ведущего, какая любовь к власть имущим! О чем же писать мне новый сюжет? О том, что власти всегда к чему-то не готовы? Министр внутренних дел выехал из С.-Петербурга в Москву. Надо было заранее думать и оставаться в столице. Теперь министр едет восстанавливать витрины? Московский специалист по внутренним делам сказал, что милиция была задействована по распорядку воскресного дня. Ну, просто умница, ну, просто молодец.

«10 июня останется в памяти россиян не только как день разбитых футбольных надежд, но и как день крушения телевизионных авторитетов. Немедленно отреагировать на бушевание молодежной толпы в центре Москвы справедливо и объективно смогли далеко не все. Бывший народный любимец Ревенко сразу же, будто им руководил сам Глеб Павловский, соединил закон об экстремизме, внезапно и своевременно найденные у Киевского шоссе небольшие ракеты и там же установленный трагический щит с довольно гнусной надписью — со скинхедами, антисемитизмом, расовой нетерпимостью и чуть ли не с происками компартии. Несколько по-другому поступил Павел Лобков, корреспондент НТВ, столь недавно еще занимавшийся жизнью растений. У него другая точка зрения, т. е. он задал вопрос, популярный еще со времен римского права: „Кому все это выгодно накануне сначала парламентских, а потом следующих за ними президентских выборов?“ В том числе разъяснил, и в чем опасность только что принятого в первом чтении Думой с ничтожным перевесом закона об экстремизме. Уже сейчас его можно называть пресловутым. При этом удивительным образом точка зрения на этот предмет совпала у Павла Крашенинникова, самого Лобкова, не отличавшегося любовью к компартии, и лидера КПРФ Геннадия Зюганова. Это надо было видеть и смотреть. Что касается самих молодежно-футбольных волнений, то, кроме того, что наша власть всегда к чему-то не готова, следует отметить, что на Манежной площади собрались и гневались не те, у кого дома „грюндики“ и „фунаи“ со стереозвуком. Мысль ясна? Отсюда и осыпающиеся, как цветы, витрины дорогих центральных магазинов, и горящие иномарки, припаркованные возле гостиницы „Москва“ и Государственной думы. Решает, как известно, в первую очередь всё Дума».