Кейт Аткинсон - Человеческий крокет

Не буду проверять Примулов — честно говоря, мне плевать, жив ли Ричард, а двое из трех уже неплохой результат. Но как сохранить им жизнь — вот в чем вопрос. Чарльз вцепился бы в этот вопрос зубами, как бульдог, но Чарльза тоже не видать. «Арден» прямо какая-то «Мария Целеста»; неизвестную катастрофу пережил, очевидно, только младенец (он неуничтожим) — лежит в коляске в коридоре и верещит, выворачивая легкие наизнанку.

Вынимаю младенца (я не в силах звать его Джоди) из коляски и пытаюсь утешить, но он ужасно злится, орет так, что голова отваливается (ну, не совсем ), иногда тельце выгибается и каменеет, как в припадке. Личико гневно покраснело, кулачки яростно стиснуты, будто младенец рад бы заехать кому-нибудь в морду.

Я кутаю его в платок, но выходит неловко, и в конце концов я пакую его, как капусту, и тащу в «Холм фей». Может, миссис Бакстер на него подействует. И вообще, мне надо с кем-то поговорить о том, что со мной творится, — лучше всего с человеком, которого я вчера не укокошила.

У Бакстеров тоже сиротливая зловещая тишина. «Холм фей» пуст и позаброшен, как и «Арден». «Эй!» — кричу я в этой пустоте, но никто не откликается, только младенец всхлипывает и икает.

В гостиной разведен огонь в камине, мигает рождественская гирлянда на елке, впрочем, не знаю, полагается ей так или это я навожу помехи.

В столовой накрыто к обеду — парадный сервиз, тарелки. В сочельник миссис Бакстер ужасно суетится, почти как в Рождество. Если б миром правила миссис Бакстер, мы бы, наверное, праздновали Рождество каждый день.

Посреди стола красные свечи, возле приборов хлопушки и хитро свернутые рождественские салфетки — красные с зелеными листьями остролиста. На каждой тарелке стоит винный бокал с креветочным коктейлем — садись и ешь.

Сажусь на стул, вытаскиваю из коктейля лист латука и жую, размышляя, куда все подевались. Может, Бакстеры теперь тоже выпадают в разрывы пространственно-временного континуума. Может, празднуют сейчас Рождество в восемнадцатом столетии или в раннем Средневековье. Я размазываю младенцу по губам розовый соус из креветочного коктейля, и младенец в шоке умолкает.

Я, оказывается, доела коктейль, хоть и не собиралась. Пожалуй, если обойти стол и съесть другие два, выйдет поприличнее — сделаю вид, что так и было. Но поздно: хлопает дверь и в прихожую вступает мистер Бакстер, видит меня в столовой, идет, куда шел, потом возвращается и рявкает:

— Ты почему здесь? Ты почему на моем месте? И ешь мой обед?

— Где Одри и миссис Бакстер? — спрашиваю я, виновато выскакивая из-за стола.

— Весьма интересный вопрос, — отвечает он тем тоном, каким обычно разговаривает с учениками, которых полагает совершеннейшими идиотами. В ярости выпучивает глаза. — А именно — где они? — повторяет он, тщательно проговаривая слова. — Хм-м, ну-ка, ну-ка… — Он изображает удивление и заглядывает в хлопушку. — Нет, — говорит он, — здесь их нет.

Как, наверное, скучно жить с мистером Бакстером. Спектакль длится еще некоторое время, но затем шумы, издаваемые младенцем (и от младенца бывает польза), изгоняют мистера Бакстера наверх, в кабинет.

Несу младенца в гостиную и сажусь на диван. Рождественская гирлянда успешно умиротворяет дитя. Младенец сует кулачок в рот, словно заставляя себя умолкнуть, и я сочувствую ему всем сердцем. У него впереди целая жизнь горестей — жалко, что пришлось начать так рано.

Задняя дверь открывается и захлопывается. Надеюсь, это миссис Бакстер и Одри, а не мистер Бакстер явился второй раз, еще даже не уйдя (когда время разрывается, ну или рвется, или что оно делает, паранойя одолевает очень быстро).

К счастью, это и впрямь миссис Бакстер и Одри. Тепло одеты — пальто, шарфы, шерстяные шапки, будто гулять ходили.

— Малка прогулялись, — говорит миссис Бакстер, — чтобы папочка подуспокоился. Он у нас малка освирепял, — прибавляет она, страдальчески улыбаясь. Лицо у нее ужасно несчастное.

При виде младенца миссис Бакстер растекается лужей материнской любви и посылает Одри под елку искать подарок. Одри находит, разворачивает — это погремушка (можно подумать, младенец недостаточно шумит) — и вручает младенцу, ласково улыбаясь.

— Поставлю-ка я чайник, — говорит миссис Бакстер. — Ты же выпьешь с нами чайку, Изобел?

— Папочка, — говорит Одри, когда миссис Бакстер уходит, и замолкает, очевидно не в силах продолжать.

— Малка освирепял? — услужливо подсказываю я.

Она забирает младенца, обнимает, словно защищая, утыкается подбородком в червонно-золотой пух на макушке. Глаза ее наполняются слезами, и она невероятным усилием предотвращает излитие слезного потока на младенца.

— Мальчики, — с трудом выдавливает она.

— Мальчики? Он думает, ты?..

— Он уверен, что я была с мальчиком, — шепчет она.

— А ты была? — (Ну ведь наверняка, иначе как объяснить феномен младенца Джоди? Впрочем, если и есть на земле кандидатки для непорочного зачатия, Одри первая в списке.)

Она смотрит на меня, глаза огромны и обиженны, будто нелепее вопроса в мире не звучало, и крепче обнимает младенца. Тот утихомирился, даже уснул, по-прежнему кулачком затыкая себе рот — может, из опасения проговориться во сне. Вместе они — воплощенное Рождество Христово. Одри с этой чудесной улыбкой Мадонны и довольное дитя, почивающее у нее на груди. Одри осторожно одной рукой расстегивает пальто, разматывает шарф, стаскивает с головы вязаную шапку, но чудесными Мадонньими волосами не встряхивает — на голове ничего нет. Я в ужасе ахаю — голова острижена, и это не мальчишеская парикмахерская стрижка, но драный постриг фронтового предателя.

— Папочка, — говорит Одри.

Возвращается миссис Бакстер с целым подносом рождественских плюшек, старается не смотреть на цирюльничьи результаты «папочкиной» освирепялости. Открывает было рот, но тут на лестнице топает мистер Бакстер, и мы прислушиваемся к его шагам, как герои фильма ужасов в ожидании неизвестного чудовища, и едва не вздыхаем с облегчением оттого, что мистер Бакстер еще человек, когда он врывается в комнату, хмурится мне и говорит:

— Ты еще здесь? Ты дурно на нее влияешь. Я так понимаю, это ты сбила Одри с пути истинного?

— Папочка, не надо, — умасливает его миссис Бакстер.

— А ты заткнись, — отвечает он ей. Суется носом мне в лицо, как записной школьный громила. — Ну-с, Изобел, с кем Одри спуталась? Какой-то мальчишка ее поимел — кто? Надеюсь, не этот твой уродский братец.

— Папочка, не надо, — умоляет Одри.

— Закрой рот, шалава! — рявкает ей мистер Бакстер. — С парнями гуляет, они с ней вытворяют бог знает что! Кто это был? Говори!

Миссис Бакстер подпрыгивает на месте, всплескивает руками, словно учится летать. Мистер Бакстер что-то вынимает из кармана твидового пиджака и давай размахивать. Что-то темное, металлическое, в форме пистолета. Собственно говоря, пистолет и есть.