Даниэла Стил - В тихой гавани

— Много лет назад у него уже была интрижка, — сдавленным голосом призналась Офелия.

Тогда она простила его. Впрочем, она всегда его прощала. До этого дня. Теперь Теда нет. С ним уже нельзя ни поссориться, ни помириться, и он никогда не сможет ей ничего объяснить. Ей придется смириться с этим и как-то жить дальше. Офелии казалось, что их жизнь с Тедом похожа на ткань, в которую каждый из них вплетает нитку за ниткой. И вот достаточно смятого клочка бумаги, чтобы то, что казалось таким прочным, вдруг в мгновение ока разлетелось в клочья. И она бессильна что-либо изменить.

— В первый раз он изменил мне в тот самый год, когда заболел Чед. Тогда мне казалось, он просто возненавидел меня… считал, что я виновата в болезни сына. Словно хотел отомстить мне за все. А может, он просто хотел хоть на время забыть обо всем… Не знаю. Это случилось, когда мы с Пип уехали во Францию. Не думаю, что это было такое уж сильное увлечение. Но когда я узнала… словом, это чуть было не прикончило меня. Как-то все сразу — и болезнь Чеда, и известие, что у мужа другая женщина. Правда, он сразу же перестал с ней встречаться. И я простила его. Впрочем, я всегда его прощала. Мне, в общем-то, нужно было только одно — чтобы он любил меня… чтобы мы всегда были вместе.

А он, похоже, всегда любил только себя. Но Офелия должна была сама понять его и научиться жить с таким человеком дальше. Мэтт считал, что не вправе еще больше растравлять ее раны, тем более что ей и так уже досталось. Украдкой взглянув на нее, он тяжело вздохнул. В глазах Офелии плескалась такая боль, что у него все перевернулось внутри. И Мэтт промолчал — он скорее откусил бы себе язык, чем решился бы причинить ей еще одну боль.

— Думаю, лучше всего постараться не думать об этом, — рассудительно сказал Мэтт. — Что толку терзать себя? Теда больше нет, и вы ничего уже не можете изменить.

— Эти двое… они уничтожили все, что у меня осталось. Даже из могилы он отомстил мне… сломал мне жизнь.

Мэтт никак не мог взять в толк, почему Тед не позаботился сразу уничтожить письмо. Да еще оставил его в таком месте, где оно наверняка попалось бы на глаза жене. Несусветная глупость? А может… может, он втайне хотел, чтобы она отыскала его? Возможно, рассчитывал, что оскорбленная Офелия сама решит оставить его? Как бы там ни было, ему больно даже думать о том, какую рану оно оставило в сердце женщины.

— Как вы объясните все это Пип?

— Никак. Ей незачем вообще ни о чем знать. Это касается только нас с Тедом — в особенности сейчас. Потом постараюсь как-то объяснить, почему Андреа перестала у нас бывать. Придется придумать какую-то причину… а может, просто скажу, что объясню ей все потом, когда она подрастет. Она и так уже догадывается, что произошло нечто ужасное, только еще не знает, что это связано с Андреа. Я не сказала Пип, что ездила к ней.

— Правильно.

Ладонь Офелии по-прежнему покоилась в его руке. Больше всего Мэтту хотелось бы обнять ее за плечи, но он не решился. Что-то подсказывало ему, что Офелии будет неприятно. Она походила на хрупкую пташку с переломанными крыльями, припавшую к земле в ожидании, когда милосердная смерть положит конец ее страданиям.

— Прошлой ночью я находилась на грани безумия. Мне казалось, я схожу с ума… а может, так оно и было. Простите, Мэтт. Поверьте, мне очень неприятно взваливать на вас свои проблемы.

— Почему бы и нет? Вы же знаете, мне отнюдь не все равно, что происходит с вами. И с Пип тоже.

Впрочем, откуда ей знать? Он ведь сам только недавно это понял. Но теперь, глядя на нее, Мэтт уже больше не сомневался. Он в жизни ни за кого не переживал так сильно… ну разве что за своих детей. И тут он вдруг вспомнил, что так и не успел поделиться с ней своей радостью.

— Знаете, ведь со мной тоже кое-что случилось. И тоже вчера, — мягко сказал он, все еще держа ее за руку. — Как ни странно, оказывается, меня тоже предали — так же жестоко и хладнокровно, как и вас, дорогая. У меня был гость на День благодарения. Знаете, такого чудесного праздника у меня не было уже много лет.

— Да? И кто же это? — Офелия с трудом заставила себя вернуться к действительности.

— Мой сын.

Глаза Офелии расширились от изумления, и Мэтт принялся взахлеб рассказывать ей о том, что случилось прошлым вечером.

— Просто не могу поверить! Господи, да как у нее хватило духу поступить так с вами… с ее же собственными детьми?! Неужели она рассчитывала, что они так никогда и не узнают об этом?

На лице Офелии отразился ужас. Их обоих предали те, кого они любили больше всего на свете. А самый мерзкий обман — когда обманывает тот, кому веришь. Она даже не могла сказать сейчас, кто проделал это с большим цинизмом или подлостью: Салли или Андреа с Тедом. Такое совпадение казалось просто невероятным.

— Возможно, надеялась, что со временем дети просто забудут меня. Или решат, что я давным-давно умер. И что самое удивительное, это ей почти удалось. Роберт признался, что они с Ванессой уже не сомневались, что меня давно нет в живых. Он искал меня, но скорее для того, чтобы убедиться наверняка. И был потрясен, увидев меня, что называется, во плоти. Знаете, он классный парень! Я просто мечтаю познакомить вас с ним. Держу пари, он вам понравится, особенно Пип. Может, даже встретим вместе Рождество, а? Как вам такая идея? — с надеждой в голосе предложил Мэтт, уже строя планы один грандиознее другого.

— Сдается мне, больше вы не намерены киснуть в одиночестве? — со слабой улыбкой проговорила Офелия.

Мэтт со смехом кивнул.

— Ну, уж не в этом году, это точно. А потом я обязательно слетаю в Окленд повидаться с Ванессой.

— Поздравляю вас, Мэтт. Это просто замечательно, — прошептала Офелия, с искренней радостью пожимая ему руку.

В комнату влетела Пип и довольно заулыбалась, заметив, что мать с Мэттом держатся за руки. Естественно, она все поняла совсем не так, как было на самом деле, и чуть не запрыгала от радости.

— Эй, мне уже можно вернуться? — спросила она, в то время как Мусс, ворвавшись вслед за ней в комнату, носился кругами, оставляя на полу кучки песка, но Мэтт великодушно заметил, что это не имеет значения.

— А я как раз собирался предложить твоей маме прогуляться немного по берегу. Пойдешь с нами?

— А это обязательно? — жалобно протянула Пип, съежившись в комочек на диване. — А то я замерзла просто как не знаю кто.

— Ладно, тогда оставайся. Мы недолго. — Мэтт вопросительно посмотрел на Офелию. Она кивнула в ответ и встала. Ей тоже хотелось немного пройтись по берегу.

Натянув куртки, они вышли из дома, и Мэтт, обняв Офелию за плечи, мягко притянул ее к себе. Она вдруг показалась ему меньше ростом и такой хрупкой, что он испугался, как бы ее не унесло ветром. Они медленно шли по пляжу, и Офелия покорно прижималась к Мэтту, словно ища у него защиты. Он был единственным другом, который у нее оставался, единственным, кому она верила как себе самой. Какое-то чувство подсказывало Офелии, что она может ему доверять. Что же до того человека, которого она долгие годы считала своим мужем… теперь она уже и не знала, чему верить. А от Мэтта исходило ощущение надежности. Во всем мире у нее теперь остался только он один. Растерянная, сломленная, Офелия прижалась к нему, словно испуганный ребенок. Рука Мэтта крепко обнимала ее за плечи. Так они долго бродили по берегу. Ни один из них не произнес ни слова. Да это было и не нужно.