Брук Дэвис - Потерять и найти

«Я-рядом-Еви-я-рядом-Еви-я-рядом-Еви».

Первые дни после смерти Еви Карл вставал перед зеркалом и говорил своим несуществующим собеседникам:

– Моя жена умерла.

Он представлял женщину из почтового отделения, соседей, брата. Ему нравилось воображать их смущение и неловкость. Власть, которую он над ними получал. Будто все, что он пережил, имело какой-то смысл, будто со смертью жены он обретал невероятную силу.

Карл спал в шкафу, глядя на ее одежду, как на звезды. Одежда витала над ним привидением, и, лежа под ней, он отчетливее, чем когда-либо, ощущал свою потерю. Ему казалось, что лежит он под гильотиной, и длинные тонкие лезвия одежды вот-вот его убьют.

Конечно же, Еви ему снилась, и, просыпаясь, он думал: «Теперь я буду видеть ее только во снах». Он поднимался во мраке и, раскинув руки, будто летел, касался ее одежды. Одежда была совсем холодной.

Он помнил каждое свое утро со дня смерти Еви. Как просыпался и вдруг понимал, что ее нет. Он не хотел больше спать, потому что не хотел забывать. Помнить было сложнее. Помнить было больнее.

Как-то раз он уселся в ванной и посмотрел на косметику, которую Еви когда-то наносила на кожу, распрыскивала в воздухе, втирала в волосы. Затем принес из кухни кастрюлю и опустошил в нее все флаконы и бутылочки. Все духи, увлажняющие кремы, бальзамы и таблетки.

Потом он смешал все руками. Запах был ужасный, какой бывает в парфюмерных магазинах. Но ощущение между пальцами взволновало Карла. Он опустил руки еще глубже, по самые локти, смешивая все кремы и запахи в один. Пустые бутылочки, раскиданные на полу ванной, походили на мертвые тельца.

Карл сложил ладони вместе, сжимая и разжимая их с чавкающим звуком. Коричневая сместь брызнула ему в лицо, на стены и на зеркало. Потом он отнес кастрюлю в спальню и положил на кровать.

«Больше не наша кровать, – подумал он. – Моя кровать».

Карл поднял руки над подушкой Еви, будто пытался вытянуть ее из кровати руками-магнитами. Коричневая смесь потекла на наволочку.

Он снял одежду, бросил ее на пол и встал на кровать. Затем, слегка пружиня на матрасе и стараясь не задеть головой люстру, поднял кастрюлю. Вдохнул запах. Закрыл глаза. Закрыл рот. Поднял кастрюлю еще выше и опрокинул ее содержимое себе на голову.

Карл охнул. Ощущение было такое, будто прыгнул в ледяную реку. Он открыл глаза и поежился. Жижа стекала по лицу и шее. Он отшвырнул кастрюлю, и она с приятным грохотом врезалась в стену.

Сын обнаружил его несколько часов спустя – на бетонном настиле заднего двора. Карл, полностью обнаженный, весь в коричневой жиже, нежился на солнце. Жижа струпьями затвердела на коже.

После первого ужина в доме престарелых Карл сидел в комнате отдыха и вместе с другими стариками смотрел картину под названием «Очуметь!» об американских школьниках. Карл никогда раньше не видел восклицательных знаков в названиях кинокартин, а слова «очуметь» не понимал вообще. Но сюжет показался ему увлекательным. Главным героем картины был Бренсон Спайк – парень не сказать что красивый, но вполне симпатичный, если хорошенько приглядеться. И вел он себя очень уверенно, а потому и казался очаровательным.

Бренсон Спайк не понимал своих сверстников, не знал, чего сам хочет от жизни, но всегда пытался что-то предпринять, а это самое главное.

Жизнь в «Очуметь!» крутилась вокруг бассейнов, вечеринок, экзаменов и того, прошел ты Проверку-на-горячесть-от-Вероники или нет. (А смысл этой проверки заключался в том, что Вероника внимательно разглядывала своих одноклассников и довольно строго оценивала их привлекательность по десятибалльной шкале.)

Бренсон же Спайк просто хотел быть как все: хотел найти девушку, хотел быть крутым. Просто хотел. И что-то у него получалось, а что-то – нет. И наблюдать за ним было иногда весело, а иногда грустно.

Во время рекламы Карл огляделся. Здесь пахло моющими средствами и рвотой. Женщина, сидевшая в одном из кресел, что-то вязала. И она бы смотрелась вполне естественно и мило, если была бы округлой старушкой с розовыми щечками, блеском в глазах, россыпью внуков у ног и булочками в духовке. Но эта женщина выглядела так, будто вяжет себе пуповину к миру живых. Вяжет, чтобы не умереть. И смотрела она в телевизор пустым взглядом, сгорбившись над своим вязаньем, как животное у водопоя. И Карл подумал: «Что бы ты ни вязала, это уж точно никому не понравится».

У старика, который расположился рядом на диване, из горла каждые несколько минут доносилось странное бульканье. Старик этот вдруг повернулся и посмотрел на Карла. Судя по всему, кто-то пытался его побрить, но получилось не ахти как: аккуратную короткую щетину то и дело прерывали неожиданные пучки волос.

– Бульк, – сказал старик.

– Именно, – подтвердил Карл.

Два других старика сидели за столом и пытались играть в карты. Один из них спал, запрокинув голову. Другой, то ли этого не замечая, то ли ничего не имея против, тасовал колоду и что-то вяло бормотал себе под нос.

Карл снова уткнулся в телевизор.

Футбольная реклама, реклама телевикторины, реклама крема для лица, сливочного сыра, какой-то забегаловки… И все ролики объединяла одна и та же сквозная мысль: «Вы несовершенны».

От этой рекламы у Карла вдруг стало тяжело на душе: он почувствовал себя бесцветным, ничего не значащим.

«Кем же вы были? – размышлял он, глядя на вязальщицу, на булькающего старика и на картежников. – Вы ведь кем-то были, правда?»

Он почувствовал, как пучина прошедшего времени утягивает его на дно.

Карл никому здесь не смотрел в глаза, не представлялся, ни с кем не знакомился. Он был далек от всех этих стариков, как был далек и от подростков из кинокартины. Но наблюдая за невероятными приключениями Бренсона Спайка, Карл вдруг ощутил между собой и мальчиком странное духовное родство.

Пока Бренсон Спайк вздыхал по Веронике Ходжес – самой популярной девчонке в школе, Карл сидел напряженно и никак не мог расслабиться. Он отчаянно хотел, чтобы Бренсона Спайка наконец полюбили.

Карл видел надежду в его глазах – надежду получить одну-единственную женщину. Ведь нужна-то всего одна – та, за которую можно ухватиться, как за спасательный буй; та, кто поможет тебе удержаться на воде и не утонуть. И уже неважно, что ты все еще в море, потому что ты держишься за нее, плывешь на спине, смотришь в небо и поражаешься тому, чего раньше не замечал. Дню и ночи, и облакам, и звездам, и волнам, несущим тебя вперед.

И Карл думал: «Ну давай же, Бренсон Спайк!»

Как оказалось, той самой женщиной для Бренсона Спайка должна была стать не прекрасная Вероника Ходжес, а его лучшая подруга – Джоан Питерс, которая была с ним с самого начала. Милая верная мышка. Вот так вот. Карл нашел Еви, а Бренсон Спайк – свою Джоан.