Елена Макарова - Фридл

Тот, кто будет искать виновных, обязательно повсюду наткнется на евреев. Разве не показательно, что слово “антисемит” в Советском государстве числится одним из самых тяжелых обвинений?

Один взгляд на статистику евреизации высших государственных ведомств Советского Союза все объясняет. Едва ли не все министерства, называющиеся согласно большевистской терминологии “народные комиссариаты”, управляются почти исключительно евреями.

Тем, что Советское государство есть порождение еврейства, легко объяснить и жестокую эксплуатацию рабочей энергии населения, которое безжалостно приносится в жертву целям еврейской мировой революции».

Кто подарил тебе это сокровище? – спрашиваю я Павла, и он отвечает, не открывая глаз:

Чешские друзья.

Что еще за чешские друзья?

Павел просыпается, смотрит на меня из-под локтя.

Мы с Отто помогли им проявить кое-какие снимки в еврейской общине.

Что же они думают про «Советский рай»?

Что это немецкая агитка.

Агитка? Но там же фотографии, документы, что может быть правдивей?

Фридл, ну что ты, на самом деле, мои друзья-чехи не дураки и не антисемиты. Они помогают сопротивлению. Наш народ для немцев уже не существует.

Наш – это какой?

Чешский, какой еще.

В Терезине Павел будет членом чешской подпольной организации, состоящей, понятно, из евреев. Смысл ее деятельности мне так и остался неясен. А я буду заниматься рисованием с мальчиками, чьих отцов расстреляли в Берлине у них на глазах. За попытку сорвать выставку «Советский рай».

«Я сплю на досках при свете свечном.

Но время придет, и увижу в упор,

Что был я всего лишь маленьким существом,

Таким же крохотным, как этот хор

Из тридцати тысяч жизней,

Замолкших тут.

Однажды воскреснут на милой Стромовке они,

Поднимут холодные веки,

Глянут во все глаза на текущие дни

И снова уснут

Навеки».

Госпожа Брандейсова, вам нравятся мои стихи?

С Ганушем Гахенбургом мы встретимся скоро. Но не «там, вдалеке, где детство уснуло сладко на узеньких тропках Стромовского парка…», а в детском доме для мальчиков.

Павел, проснись, – трясу я его за плечи, но он не шевелится. – Павел!

Что случилось? – спрашивает он, не открывая глаз.

В том-то и дело, что ничего.

Так это же хорошо, когда ничего не случается. По крайней мере, ничего плохого.

Надоело мне все! И еще эти индюки…

Тогда едем в Гронов. Увидишь людей, запросишься к индюкам.

На подходе к дому нас остановил полицейский с повесткой в руках. «Павел Брандейс? Распишитесь о получении».

Трудовой лагерь. В шесть утра быть с вещами на перроне.

Когда?

Завтра.

А если бы мы остались в Ждарках? Кто бы нашел нас на этом богом забытом хуторе? Книтлы могли бы сдать нас, но вряд ли. Если бы за нами не пришли, они бы не стали доносить.

Павел побежал на почту звонить Отто, может, тот что-то знает о трудовых лагерях.

Вернулся успокоенный. Да, они существуют, чуть ли не повсеместно. Следует подчиниться. Иначе отправят в Дахау.

Мы упаковали большой Хильдин рюкзак.

Ранним утром бригада собралась на перроне. Немцев не было, зато был очень грубый еврейский начальник.

Жены и дети собрались у вагона. Зольцнер тоже едет. Что будет делать там этот белоручка? Зачем-то явилась госпожа Фукс. Наверное, чтобы пережить драму расставания. Ей и расставаться не с кем.

2. IX.1942

Моя дорогая!

Пишу это письмо, когда все в доме ждут тебя. Мне стало слишком поздно известно, что такое невроз, как он проявляется; так что здесь мы обе в одинаковом положении. Вообще за эту неделю произошло достаточно событий, чтобы вызвать невроз; но, с другой стороны, много любви: ведь ты нам так нужна.

Я бесконечно расстроена, встревожена и стараюсь собрать все необходимое, но не могу найти того, что нужно. Для Павла начинается очень серьезный этап, очень важно ему помочь.

Отсутствие красок оказалось настоящим спасением, я могла бы часами истязать себя. Резьба по тарелкам идет хорошо, но я не могу найти подходящего материала. Непонятно, почему стало опять хуже с глазами.

Любопытно наблюдать за собой, какие пути выбирают любовь или предпочтение, чтобы утвердиться в человеке. Почему во мне присутствует бесконечное желание, чтобы ты узнала, как я тебя люблю. Доказательством может служить то, что при любых обстоятельствах я всегда говорю с тобой.

Павла я не хочу сбивать с пути. Он должен его пройти. Эти дни прояснили ему происходящее гораздо ярче, в том числе и то, что касается бюрократии, все это не оставляет места для иллюзий.

Прощай, любовь моя. Ты мне, пожалуйста, не печалься и не говори больше о внезапной смерти. Ты мне живи! Друзьям нужно верить больше, чем себе. Твоя Ф.

23.9.42

Моя дорогая!

Считается, что ребенку нужно сломать куклу, дабы увидеть внутри опилки; подобная связь существует и между врачом и больным; для больной, каковой ты меня считаешь, она становится действенной лишь в том случае, если врач уверен, что такое вмешательство принесет успех и что он получит от больной столько, сколько сам ей дал. Сравнение с ребенком и больным не случайно пришло мне на ум.

Но это не означает, что я своим положением стремлюсь вызвать в тебе жалость и сострадание, хотя правда и то, что ищу сочувствия. Я понимаю, что двое, как бы им этого ни хотелось, не могут одновременно проходить похожие этапы, и ты не обязана читать то, что меня в настоящий момент занимает; расстояние накладывает тяжкое вето. Все же, если удастся, прочти пару тоненьких книжек Кьеркегора, не пожалеешь. Охотно верю, что биография Казановы тебе интересна, я тоже рада книгам, которые отвлекают.

Любимых надо любить без влюбленности.

Что до моего чувства вины по отношению к Диве, мне кажется, я перебрала, не знала меры, слишком уж опекала, за что и получаю. Когда мне удается загнать чувства вглубь, то все в порядке. Стараюсь как могу; но знаешь, постоянно контролировать себя невозможно; когда пытаешься искусственно поддерживать атмосферу любви только лишь потому, что она необходима другой стороне, это плохо кончается.

С одной мучительной историей я справилась, но как быть дальше, не знаю. Без гроша за душой и без материальной поддержки я ничего, или почти ничего, не смогу сделать. Если бы ты могла что-то найти, это было бы чудом.

Павел вернулся с лесоповала. Он упал на какой-то сук и сломал ребро. Съев все хлебные запасы и выпив несколько чашек сладкого чая, он успокоился. Оказывается, вчера ему не дали ужина, потому что он опоздал. С такой болью в груди он не мог быстро дойти до столовой.

Почему же с тобой не поделились?