Елена Макарова - Фридл

Меня уносят потоки слов, закручивают в спирали, протаскивают по нитям с буквенными обозначениями и возвращают туда, откуда все началось, то есть в никуда. Это так похоже на жизнь в целом, которая не имеет ни направления, ни цели, тем более сейчас, когда мы достигли пика абсурда.

«Наша беспомощность перед судьбой очень напоминала состояние господина К.», – скажет потом Хильда.

В последний день мы, сытые и веселые, распаковывали и снова запаковывали чемоданы и рюкзаки под мудрым Хильдиным руководством. Внесли в список три белые рубашки, вычеркнули половую тряпку. По весу почти одно и то же, если вычеркнем стельки, то точно…

Может, рубашки покрасим? После первой же стирки они станут серыми.

Фридл обожает метаморфозы, – говорит Павел Хильде. – Спустись в сад, и ты увидишь, что там уже сушатся голубые небеса, коричневая земля, зеленая трава, ночное небо… Не пора ли снять весь этот театр с веревки?

А что ты будешь с этим делать? – спрашивает Хильда, раскладывая по стульям заледеневшие цветные простыни.

Театр! Представь, если накинуть на детей зеленую простыню, получится лес… Если они поднимут руки, на глазах у зрителей вырастут деревья, если они будут наклоняться в разные стороны, получится ветер…

Кажется, мы готовимся к представлению, которое никогда не состоится.

Но оно состоялось.

«Настал этот день… Я ночевала у Зденки Турковой и в четыре утра пришла к Фридл… Она лежала на диване в пальто. И плакала. Тогда она плакала… Она боится меня потерять… как я вернусь в Гамбург под бомбежкой?!

Все это было как взрыв… Мы попрощались в школе, где был сборный пункт… Я пошла на станцию и по дороге сказала себе: я ее больше никогда не увижу… Так она и стоит в моей памяти доныне – в школе, на первом этаже, в сером пальто, и смотрит на меня… Так смотрят, запоминая».

14.12.42. Три часа утра. Мы готовы. Постараемся написать с дороги… У нас тяжелая поклажа, не знаю, как Ф. это вынесет. Будьте здоровы и счастливы, – пишет Павел Отто и Марии, я приписываю: Сердечный привет вам обоим. Огромное спасибо за вашу помощь и готовность помогать… Наверное, никто столько не получил от Аделы, сколько я. Она была самой лучшей из семьи и была достойна самого лучшего, но получила самое худшее. 1000 приветов, ваша благодарная Фридл.

От вокзала до университета идти недолго, да ноша тяжела. Павел уговаривает – остановись, передохни. Но меня гонит страх, как тогда, по дороге из Находа в Гронов. Хотя я не одна, нас более семисот человек. Колонну сопровождают чешские жандармы.

Пришли. Я прислоняюсь к заснеженному сфинксу у портала, кладу рюкзак на чемодан, приваливаюсь к вещам.

Жандарм трясет меня за плечо. Павел говорит ему: «Это моя жена».

Тот проверяет номера, все верно, «Сh-549» и «Сh-548». Павел берет меня на руки и относит в помещение, туда, где нам заняла место Лаура. Возвращается за вещами – их нет. Двое суток мы ютимся втроем на одном матраце.

16.12.42. Дорогие Мария и Отто! До сих пор все шло гладко. Завтра выезжаем. Мы потеряли часть багажа. Судьба остального неизвестна. Пережили это очень тяжело. Еда отличная. Вспоминаем обо всех. Ехали в приличном вагоне. Все очень хорошо держатся. Не волнуйтесь за нас. Сегодня мы сдаем часть излишних денег и вещей. Последнее «с Богом»! Павел + Фридл.

16.12.42. Моя дорогая Хильда! Против ожидания все нормально. Обычная история: одни идут под стрижку, другим велено стричь. Я оказалась более стойкой, чем предполагала. Думала, слезные железы у меня на плечах, но их нет и там. Обнимаю тебя. Ф.

Подъем! 2 часа ночи, 17 декабря. Мигающий голубой свет в помещениях и на лестнице… В полчетвертого все выстраиваемся на перекличку, по номерам. Нас ведут шеренгами при свете фонарей и карманных фонариков, впихивают в тесные немецкие вагоны вместе с вещами. Путешествие не из приятных. Запрещено открывать окна.

Поезд прибывает в Прагу. Так говорят. С тем же успехом мы могли оказаться в Польше. Полная тьма. Опять едем.

На выход! Струя холодного света взрезает темную духоту. Воздух. Мы приехали.

Нет у меня души. Трупы ли провозят на катафалке, транспорты ли отправляют, слепцы ли щупают палками землю перед собой – душа не отзывается. Что тогда я? Тело, которое страдает от голода и холода, тело, которое постоянно заявляет о себе недомоганиями. И дух, который здесь не прописан.

Не с чем сравнивать то, что случилось здесь. Видимо, это что-то непомерное. Из триады тело-душа-дух выпало среднее звено. Тело болит, дух – внеположен. Волнения о том, кто же я – художник или педагог, архитектор или просто неудачник, у которого отняли время стать самим собой, – улетучились вместе с душой.

Приступы фантомных болей, когда болит то, что отнято, можно сосчитать по пальцам.

1. Когда я увидела на чердаке умирающую Шарлотту. (Смерть отца, видимо потому, что я не застала его и здесь, – не нашла во мне душевного отклика.)

2. Когда отправляли в Польшу транспорты, в которых были мои подопечные дети. Это происходило на моих глазах пять раз: трижды в 1943 году, в феврале, октябре и декабре, и дважды в 1944 году, в мае и сентябре.

3. Когда отправили Павла, это случилось 29 сентября 1944 года.

Потом я записалась на транспорт, чтобы быть с ним там, куда он уехал вместе с тысячей мужчин, и на этом можно бы поставить точку. В смысле фантомных болей.

Все, что случилось с 29 сентября до 6 октября, когда я наконец получила разрешение ехать, все, что случилось в поезде и потом, когда он остановился, оставляю за скобками.

Я живу в большом здании на площади, у костела. Это детдом для девочек. Здесь я оказалась не сразу. Сначала меня поселили в каком-то доме в большой комнате с молодыми женщинами, детьми и старухами; чтобы добраться до туалета, приходилось через всех переступать, и т.д. и т.п. Помогла Эльза Шимкова. Через влиятельных знакомых ей удалось пристроить нас с Лаурой к детям. На самом деле работа воспитателей не дает добавочного пайка и не уберегает от депортации в Польшу. Кузнец – дело другое. Профессия среди евреев редкая, они тут на вес золота. Учителей и врачей всегда есть кем заменить.

В большом трехэтажном здании около центральной площади живут девочки от 10 до 16 лет. Комнаты на 24 спальных места, трехэтажные нары, стол. У нас, воспитательниц, одна комната на всех.