Шлифовальщик - Очерки гарнизонной гауптвахты

— Стоять! — закричал старлей, и патруль помчался за нами.

Курсанты разглядели, что мы — свои, чернопогонники, поэтому преследовали нас вяло. Зато старлей нёсся за нами как сайгак. Застарелое соперничество между родами войск заставляло его преследовать нас до посинения. Это ведь так здорово: поймать нарушителей из другого училища, тем самым выполнив план по поимке. За своими ватуханами он бы не стал так бежать.

Наш внешний вид, в самом деле, оставлял желать лучшего. Без головных уборов и ремней, в мятой форме, мы бросали вызов всем воинским уставам, вместе взятым. Хоть в том не было нашей вины, что мы оказались в центре города в таком затрапезном виде, мы всё равно удирали от патрульных. Ведь в армии наказывают за то, что попался. Если бы нас поймали, начгуб, за то что попались, влупил бы нам дополнительных суток от души. И сидеть бы нам с Русланом до конца света на проклятой киче.

Последний раз я убегал от патруля год назад, когда ходил без увольняшки на переговорный пункт. Выходя из дверей я нос к носу столкнулся с ватуханским патрулём. Гнали они меня тогда долго, кварталов пять-шесть. Но мне удалось оторваться.

Мы с Русланом в отчаянии «поддали газу», прилично оторвались от преследователей и заскочили в троллейбус, уже закрывавший двери. Нам повезло — красный свет на светофоре остановил преследователя. Мы прилипли к окну на задней площадке троллейбуса и со злорадством наблюдали, как отчаянно офицер пытается перебежать дорогу на красный свет, чтобы догнать нас и поставить лишнюю галочку в плане поимки нарушителей. Он немного не успевает; троллейбус трогается, и Руслан показывает старлею средний палец.

Вечером в наряд по гауптвахте заступил первый курс нашего факультета, и мы немного приуныли. Наше уныние не скрасила даже жратва, которую Слон с Ванькой наворовали на продуктовом складе, куда их забрали утром на работу. С первым курсом сидеть муторно: уж больно первокурсники суетливые и исполнительные! Выводные боятся отпускать курить в прогулочный дворик, боятся устраивать вечерние поединки, боятся отбирать у солдат масло и отдавать нам, курсантам. Всего боятся.

Помню сам свой первый наряд на гауптвахте ровно год назад. Первокурсников начинают отправлять в караул по гауптвахте после полугода учёбы, чтобы не травмировать юные незаматеревшие души зрелищем камер и арестантов. В свой первый караул я заступил выводным, и в первый же караул на гауптвахте случилось небольшая неприятность. В одиночной камере один из подследственных, ждущий суда за дезертирство, вскрыл вены обломком лезвия, непонятно как попавшим ему в камеру. Мы с другим выводным, однокурсником Колей Чирковым по прозвищу Коляба, вооружившись автоматами, повезли незадачливого самоубийцу в гарнизонный госпиталь. Поехали мы на комендантском УАЗике, водителем был солдат-старослужащий.

В госпитале дезертира перебинтовали и мы поехали обратно. По неопытности мы с Колябой сделали две ошибки: первая, я сел на переднее сиденье, и вторая — мы не догадались связать самоубийцу. Всю дорогу дезертир сидел спокойно, но, когда мы подъехали к воротам комендатуры, он неожиданно оттолкнул Колябу, распахнул дверь и рванул на свободу. Был поздний вечер, и беглец рассчитывал скрыться в темноте. Мы с Колябой выскочили и помчались за ним.

Вокруг комендатуры — обычный спальный район. Дезертир был одет в гражданское, поэтому ему в кроссовках бежалось легче чем нам в сапогах. Коляба выдохся быстрее меня и отстал. Я услышал за спиной звук передёргиваемого затвора и истеричный выкрик Колябы:

— Стой, стрелять буду!

Я оцепенел. Неужели Коляба собрался открывать огонь на поражение в жилом районе? Вокруг ведь полно детских площадок! Я обернулся, чтобы заорать на напарника, но увидел, что по нашим следам мчится, хлопая незакрытыми дверьми, комендантский УАЗик. Догадливый водитель-солдат понял, что мы можем потерять дезертира в темноте, и здорово помог нам, подъехав и осветив местность фарами. Тут мы и увидели беглеца, сжавшегося в живой изгороди, окружавшей детскую площадку. У Колябы, видать, открылось второе дыхание. Он подбежал к дезертиру и треснул его в бок прикладом:

— Ты дебил!! — закричал напарник, едва не всхлипывая от переживаний. — Я же тебя чуть не застрелил!! Ты это понимаешь?!

На этот раз мы не сплоховали. Руки беглеца мы стянули отстёгнутым ремнём от автомата. Для страховки я разрезал штык-ножом резинку на штанах дезертира, чтобы он в приспущенных штанах не смог далеко убежать.

Мы рассказали о происшествии начкару, водитель подтвердил наши слова, и мы с Колябой получили за это поощрение — по благодарности и внеочередному увольнению.

Вечер прошёл относительно спокойно. Сначала мы проводили на волю Слона, у которого окончился срок. Он уехал со сменившимися с караула третьекурсниками на училищной машине. Десантника выводные отказались выпустить подраться, зато мы упросили их послушать горловое пение Маадыра. Курить пришлось в камере по очереди, вставая на нарах на цыпочки и выпуская дым в окошко — неопытный выводной побоялся отпускать нас в прогулочный дворик. Но дать солдата, чтобы тот помыл нашу камеру зубной пастой, не отказался.

Некоторое время мы, лёжа на нарах, делимся впечатлениями сегодняшнего дня и моем кости Абдрахманову и писарю, имени которого мы не знаем. Ванька говорит, что таких как начгуб и писарь нужно душить в эмбриональном возрасте. А овчарку начгуба желательно пустить на мыло.

Ночью произошло одно забавное происшествие, виной которому был автор этого опуса. Часа в четыре утра я проснулся от дикого желания «сходить до ветру». Желание было настолько сильным, что я в помутнении рассудка чуть не побежал к параше. Но волшебное слово «западло» остановило меня. Наверное, дикарю так же трудно нарушить какое-нибудь табу.

Повздыхав, я повернулся на бок и попытался заснуть. Но сон никак не шёл. Помаявшись, я начал переворачиваться на другой бок.

— Зае. ал вошкаться! — ткнул меня в бок Ванька. — Спи давай уже!

Я честно попытался заснуть, но теперь уже «завошкался» Ваня. У него спросонья возникла та же проблема, что и у меня. Я, кряхтя, поднялся, подошёл к двери, открыл внутреннюю решётку и глянул в глазок. Хорошо, что глазки на дверях камер представляют собой просто вырезанные отверстия, так что без разницы, с какой стороны двери смотреть.

Мимо нашей двери прошёл часовой-первокурсник, и я с радостью узнал его. Это был Артём — брат моего однокурсника. Я прислонил губы к глазку и позвал его.

— Артём, выпусти пос. ать, а? — попросил я.

— Дурак что ли, Вован? — испугался Артём. Слава богу, узнал меня! — Я же на посту!

— И что?! Я тебя обезоруживать не собираюсь!