Энтони Дорр - Собиратель ракушек

– Я бессилен, – признался доктор Кабиру, глядя на улитку. – Ни противоядия, ни какого-либо другого средства не существует. Ничем не могу помочь.

Он завернул Нэнси в одеяло, устроился подле нее в шезлонге, вынул из кармана перочинный ножик и стал есть манго. Коллекционер сварил конус в котелке для чая масала, а потом извлек улитку с помощью стальной иглы. Подержал раковину в руке, провел пальцами по еще теплым известковым завиткам.

Десять часов бессонницы и неподвижности, закат, пиршество летучих мышей, которые набили животы и с рассветом понеслись к себе в пещеру, – и вдруг Нэнси каким-то чудом пришла в себя.

– Это было самое невероятное приключение за всю мою жизнь! – воскликнула она, глядя ясными глазами на ошеломленного доктора, как будто только что закончила просмотр увлекательного двенадцатичасового мультфильма.

По ее словам, море вокруг нее покрылось льдом, повалил снег, и все это – море, снежинки, замерзшее белое небо – пульсировало, как живое.

– Да, пульсировало! – выкрикнула она, цыкнув разом на потрясенного коллекционера и на доктора. – И до сих пор пульсирует! Тук-тук!

От малярии, заявила Нэнси, она исцелилась полностью, равно как и от горячечного бреда, и теперь обрела равновесие.

– Рано судить, – выговорил коллекционер морских раковин, – ты еще слишком слаба.

Но сам усомнился. От нее пахло по-другому: талой водой, слякотью, почуявшими весну ледниками. Все утро она, визжа, плескалась в лагуне. Умяла целую банку арахисового масла, на пляже сделала гимнастику – высокие махи ногами, наготовила еды и подмела в хижине, распевая высоким, пронзительным голосом песни Нила Даймонда. Врач, качая головой, отбыл на катере; собиратель ракушек остался сидеть на крыльце, среди шелеста пальм и моря.

В тот вечер его ждал еще один сюрприз: она стала молить о повторной дозе яда. Обещала, что сразу после этого улетит домой, к детям, что с утра пораньше будет звонить мужу и каяться, но вначале должна заново пережить невероятные ощущения, которые подарил ей тот волшебный моллюск. Она стояла на коленях. Лапала его за шорты. Канючила: «Ну пожалуйста». Насколько же изменился ее запах.

Коллекционер не поддался. Без сил, оторопелый, он вызвал водное такси, чтобы отправить ее в Ламу.

Сюрпризы на этом не закончились. Его жизнь стремительно понеслась обратным курсом, как по спирали раковины, в темную, рваную дыру. Не прошло и недели после выздоровления Нэнси, как собиратель раковин вновь услышал за рифом катер доктора Кабиру. Врач явился не один: по кораллам проскрежетали днища четырех или пяти дхоу, из них выпрыгнули пассажиры и зашлепали по воде, чтобы вытащить лодки на берег. Вскоре у него в кибанде уже было не протолкнуться. Чужаки растоптали букцинумы, которые сушились на крыльце, передавили хитонов, лежавших в ванной комнате. Тумаини забилась под койку и положила морду на лапы.

Доктор Кабиру объявил, что к собирателю раковин пожаловал не кто-нибудь, а «муадини», служитель старейшей и самой большой мечети в Ламу, а с ним родные братья, зятья и шурины. Хозяин пожал гостям руки – руки, привыкшие мастерить лодки и забрасывать сети.

Восьмилетняя дочь муадини, как поведал доктор, тяжело заболела, и ему оказалось не под силу справиться с этой незнакомой формой малярии. У девочки кожные покровы приобрели горчичный оттенок, несколько раз на дню начиналась рвота, выпали все волосы. Последние трое суток она металась в бреду и угасала на глазах. Раздирала себе кожу. Приходилось фиксировать ее запястья в изголовье кровати. Эти люди, продолжил доктор, хотят, чтобы собиратель раковин вылечил ее так же, как он вылечил ту американку. А уж за ценой они не постоят.

Коллекционер чувствовал их присутствие: эти мусульмане в канзу и скрипучих шлепанцах распространяли запах своих ремесел: один – потрошеной рыбы, другой – удобрения, третий – корабельной смолы; каждый подался вперед в ожидании его ответа.

– Об этом не может быть и речи, – сказал он. – Девочку не спасти. Нэнси выжила по чистой случайности. Я тут ни при чем.

– Мы перепробовали все, – не унимался доктор.

– Вы требуете невозможного, – повторил коллекционер. – Если не хуже. Это просто безумие.

В воздухе повисла тишина. Наконец прямо перед ним кто-то заговорил резким, зычным голосом – этот голос пять раз в сутки разносился из динамиков над крышами Ламу, призывая людей к намазу.

– Мать ребенка, – начал муэдзин, – я сам, мои братья, жены моих братьев, все жители острова – мы молимся за нашу девочку. Молимся не один месяц. Порою кажется, что мы молились за нее всегда. И вот сегодня доктор говорит нам, что некую американку исцелили от такого же недуга при помощи улитки. Вот такое лечение. Очень простое, ты согласен? Выходит, улитка способна сделать то, что не под силу лабораторным ампулам. Мы рассудили: такая простота возможна только по воле Аллаха. Понимаешь? Нам даются знаки. Непозволительно ими пренебрегать.

Коллекционер стоял на своем:

– Она же совсем дитя – восемь лет. Ее организм не выдержит яда конуса. Нэнси могла умереть… по всему должна была умереть. Этот яд убьет вашу дочь.

Муэдзин подошел ближе и взял в ладони лицо коллекционера.

– Разве в таких совпадениях, – начал он, – нет ничего странного и удивительного? Если американка оправилась от того же недуга, что поразил мою дочь? Если ты здесь, и я здесь, и эти создания ползают по песку, неся с собой исцеление?

Собиратель ракушек выдержал паузу. И в конце концов проговорил:

– Представьте себе змею, смертельно ядовитую морскую змею. От ее яда тело разбухает до синевы, останавливается сердце. Весь организм терзает нестерпимая боль. А вы сейчас просите, чтобы эта змея ужалила вашу дочь.

– Прискорбно такое слышать, – сказал чей-то голос за спиной муэдзина. – Нам очень прискорбно это слышать.

Лицо собирателя ракушек по-прежнему сжимали руки муэдзина. После долгих минут молчания хозяин дома был отодвинут в сторону. Он услышал, как эти люди – возможно, дядья заболевшей девочки – с плеском роются в кухонной мойке.

– Там нет конусов! – выкрикнул он.

У него навернулись слезы. До чего же дикое ощущение – когда твой дом заполонили невидимые чужаки.

Голос муэдзина продолжал:

– Она – мой единственный ребенок. Без нее прекратится мой род. У меня не будет семьи.

Этот голос, в котором звучала незыблемая вера, медленно и выразительно пропевал каждый слог, каждую фразу. Муэдзин не сомневался, что улитка вернет к жизни его дочь.

Голос вещал:

– Ты слышишь: здесь мои братья. Они в отчаянии. Их племянница умирает. Если потребуется, они выйдут на риф, как делаешь ты изо дня в день, и станут переворачивать камни, и крушить кораллы, и копать песок, покуда не найдут то, что ищут. Конечно, их тоже может настичь ядовитое жало. А дальше – паралич и смерть. Но прежде – как ты выразился? – их будет терзать нестерпимая боль. Им неведомо, как ловить такое существо, как держать его в руках.