Дельфина де Виган - Дельфина де Виган «Отрицание ночи»

Все сходятся лишь на том, что тело обнаружила Лиана и позвонила Жоржу, чтобы он скорее возвращался. Лиана также позвонила Мари-Ноэль, старинному другу семьи, и та немедленно прилетела на помощь. Тринадцатилетний Мило несколько часов рыдал в голос, оплакивая своего самого близкого по возрасту брата. Мило был безутешен так же, как несколькими годами ранее Варфоломей после смерти Антонена. Сегодня для Пуарье эти две утраты стоят в одном ряду, и о них говорят с одинаковой болью.

Как реагировала Люсиль, я не знаю. Знаю только, что она была там, где-то там, в своей комнате – семнадцатилетняя Люсиль. Я понятия не имею, плакала ли она, кричала ли, как на нее повлияли смерти близких.

Лизбет сказала мне, что сохранила какую-то газету с заголовком «Ребенок-мученик не пережил своего прошлого», которая привела в ярость Жоржа. Я попросила посмотреть статью. Лизбет долго искала текст, а через несколько дней позвонила и сказала, что не нашла. Наверное, на самом деле она выбросила ту газету.

Несколько лет назад Лизбет решила избавиться от всех дурных воспоминаний . Именно тогда, уже освобожденная от груза пережитого зла, Лизбет много часов кряду рассказывала мне историю нашей семьи. Я несколько раз перезванивала ей, чтобы уточнить подробности. Лизбет поведала мне массу забавных историй и семейных легенд, очень красочно и детально, но по интонации и эмоциональному градусу – нейтрально, без взлетов и падений, паря над бездной, но не падая в нее.

Лизбет не одна такая. Каждый изобретает свой способ жить и примиряться с жизнью, Варфоломей ведет себя примерно так же. Может быть, потому что они старшие дети. Может быть, потому что они больше всех страдали и всегда служили семье опорой. Наверное, поэтому теперь они гонят из жизни мрак, оставляя лишь свет, фейерверки, самое лучшее. Возможно, они правы. Они с большим энтузиазмом восприняли мой проект, а теперь, видимо, гадают, что я буду делать с тоннами материала, бессмысленного для всех, ценного лишь для нашей семьи. Они как на иголках – так в нашей семье принято говорить. Когда я пишу – Лизбет, Варфоломей, Жюстин, Виолетта, – я думаю о них с огромной нежностью и страхом их разочаровать.Единственный, кто не прочитает мою книгу, – обожаемый Том. Перед ним мне не придется краснеть. Тому сорок восемь лет, и он уже давно живет в специализированном заведении для умственно отсталых людей.

У Варфоломея, словно под воздействием колдовского зелья, за одну ночь отросли волосы – непослушные вихры ниспадали на лоб, закрывали глаза и вызывали у Жоржа чувство глубочайшего протеста. Волосы Варфоломея сами по себе являлись воплощением подростковой дурости. Впрочем, и помимо волос было к чему придраться – Варфоломей носил дурацкую одежду, по-дурацки шаркал ногами и рассуждал, как дурак. Жорж считал, что по отношению к детям ведет себя исключительно толерантно – уважает их мнения, дает им соответствующее образование, видит в них личностей, – но в случае с Варфоломеем Жорж не желал оставаться либералом. В своей подростковой эмансипации мальчик слишком далеко зашел. Всему есть предел. В конце концов, что бы ни говорили, в обществе человека встречают по одежке , и предстать перед приличными людьми с растрепанными торчащими в разные стороны патлами сомнительной чистоты – равносильно самоубийству, самоуничтожению, самоуничижению, увольнению по собственному желанию. Жорж не выносил прическу Варфоломея, его манеру на публике противоречить отцу, его вальяжность и высокомерие, его вечеринки, его успех у кокетливых беспрестанно смеющихся пустых девчонок, затуманенный взгляд его друзей, якобы влюбленных в литературу. Варфоломей больше не играл в теннис (а Жорж так мечтал, чтобы сын достиг национального уровня), общался с людьми старше своего возраста, воображал себя великим художником, этакой богемой. С тех пор как Варфоломей отрастил волосы, всякий раз, стоило мальчику войти в комнату или просто попасть в поле зрения Жоржа, суровый отец встречал его какой-нибудь колкостью или разочарованным вздохом. Варфоломей пускал пыль в глаза, то есть, по мнению Жоржа, который, как рекламщик, неплохо разбирался в создании успешного имиджа, напрасно пытался скрыть отсутствие какого-либо внутреннего содержания. Отец постоянно подстерегал сына, цеплялся к любой мелочи, даже к молчанию, искал повод, чтобы сесть на своего конька и произнести в адрес Варфоломея язвительный монолог, который неминуемо завершался фразой, обращенной к Лиане: «Что с него возьмешь! Подростковая дурость!»

Жоржа раздражало и поведение Лизбет – ее громкий голос, необоснованная шумная веселость и любовь к тряпкам. Впрочем, повадки Люсиль вызывали у отца не большую симпатию – ее вечное витание в облаках, скрытность, время, которое она растрачивала неизвестно где, неизвестно в какой компании, напялив на себя облегающие брючки, накрасив губы, жеманно хлопая глазами и храня многозначительное молчание. С тех пор как дети Жоржа выросли, стали пропадать на вечеринках, часами красоваться перед зеркалом, прежде чем отправиться восвояси в сопровождении неведомых молодых людей и девушек, чьи имена Жорж частенько слышал за ужином, но не мог запомнить, – с тех самых пор отец презирал своих отпрысков и считал их предателями.

Чем дальше, тем жестче и злее Жорж высмеивал детей. Самый смешной повод – какой-нибудь прыщ, покрасневшие глаза и ускользающий взгляд – тут же использовался против подростков. Жорж прекрасно жонглировал словами и все подмечал – одежду, аксессуары, ужимки. Отец все подвергал тщательному беспощадному анализу. Иногда его критика напоминала линчевание. Жорж всегда оставлял за собой последний удар и последнее слово.

Люсиль не являлась исключением, но отец никогда не унижал ее. Люсиль избегала его, предусмотрительно обходила острые углы. С тишиной бороться сложно, поэтому Люсиль молчала, вела – так думал Жорж – секретную двойную жизнь, скрытую от всех. Впрочем, отец отыгрывался на друзьях Варфоломея, которые явно ухаживали за Люсиль: уличал их в малообразованности, физической недоразвитости и мелких амбициях. Особенно Жорж ненавидел Фореста, юношу с ангельскими чертами лица, который глаз не спускал с Люсиль.

А Люсиль в ответ ненавидела всесильность отца, его жестокость и ослепляющую агрессию. Она видела искаженное болью лицо Жоржа, его брезгливо расширенные ноздри, кривую горькую улыбку. Она его не узнавала и не помнила, в какой именно момент он сломался. А может быть, наоборот – Жорж наконец стал самим собой, показал свое истинное лицо? Он, отец, вечно хваставшийся прямо-таки сверхъестественными способностями своих детей, теперь издевался над их вкусами, сомнениями и желаниями. Когда-нибудь Мило, Жюстин и Виолетта тоже облачатся в модные наряды, сделают себе современные прически и захотят устроить революцию. Когда-нибудь они тоже покинут отца.