Артемий Ульянов - Новые записки санитара морга

Признаюсь, я почти стал засыпать. Но вдруг что-то беспардонно геометрическое, смачное и очерченное, кольнуло меня, резанув импрессионистское полотно пополам. Вывеска, вцепившаяся в дом на другой стороне улицы, была химически красной и несла на себе крупные сочные буквы. «Пельмень», — возникло у меня в голове слово, которое, как известно, было сначала. «Пельменная», — оформилось оно затем, разбудив во мне целый сонм самых разных флюид.

И запахи были первыми из них. Сначала тонкие, потом на тон ярче, они рисовали мне кухонное изобилие. Такое, когда, накрывая стол, в итоге приходится поискать место, куда бы поставить венец пиршества — запотевшую бутылочку чего-нибудь. Ведь размеры стола решительно не выдерживают ни желаний, ни возможностей. Но все же она, аккуратно втиснутая бочком, занимает свое место среди головокружительно пахнущей снеди, уложенной в мисочки побольше и баночки поменьше. А в центре — пузатая, важная, подбоченившаяся пухлыми ручками, супница, полная пельменей. Они, уже сваренные, еще помнят, как пару часов назад на кухне все было белым-бело от муки, по столу туда-сюда ходила работящая скалка, раскатывая тесто до почти прозрачной толщины. Старая рюмка, на ножке, с гранью, сбереженная поколениями хозяев еще с довоенных лет, вгрызается в него, потом фарш с ложечки, ловкие пальцы — и новый пельмешек встает в строй, прислонясь к своему собрату на опудренной мукою деревянной доске. Теперь они в центре внимания. Все остальное, и даже водка, которая чаще всего ценна сама по себе, сейчас немыслимы без них. Едоки собрались на пельмени, и ничто другое их не заменит.

Вывеска стремительно приближалась, а я представил, что вот так и проеду мимо, залезу в метро, поплетусь домой, и пельменная останется без меня. А я — без пельменной. И понял вдруг, что в любой другой день мы вполне сможем обойтись друг без друга. Ведь и раньше не были представлены. Но сегодня, сегодня нет. Нам суждено быть вместе, хотя бы ненадолго, словно случайным встречным попутчикам. Увидимся мы после этого снова или нет — неизвестно, но встреча будет. И вот я уже поднимаюсь с места, торопливо и излишне громко говорю водителю: «У пельменной, вот тут остановите». Он понимающе кивает, плавно притормаживая у дороги. Видно, я не первый такой.

Торопливо преодолев считанные метры до зовущего заведения, поселившегося в полуподвальном помещении старого добротного дома советской постройки, подошел к входу. Чтобы добраться до двери «Пельменной», каждый страждущий должен был сперва подняться по ступеням довольно высокого крыльца. И потянув за металлическое кольцо тяжелой железной двери, оказывался в тесном предбанничке, где его встречали еще две. Одна вела в туалет, о чем предупреждала штампованная чеканка с изображением писающего мальчика. Толкнув другую и сделав шаг, я оказался на небольшом пятачке, опоясанном перильцами еще одной лестницы. Она вела вниз, в полный ароматов зал кабачка, который лежал передо мною как на ладони.

«Сначала вверх, потом вниз. Это неспроста», — подумал я, словно Винни-Пух, собирающийся добыть мед. И действительно, было в этом подъеме и спуске что-то многозначительное. Как будто бюджетная пельменная пыталась донести до своих посетителей некое важное послание. Как будто хотела сказать этим что-то такое, о чем говорить ей совсем не по рангу.

Люди ждут подобного от храмов и пропитанных историей памятников зодчества. Там эти лестницы играют особым эзотерическим смыслом, обрастают толкованиями и спорами. Здесь же, в паре метров от доступных гастрономических соблазнов и хмельных наслаждений, люди запросто перебирают ногами ступени. Сначала вверх, потом вниз. Скрытые посылы легкомысленной дешевой закусочной не слышны для них. А если бы даже и услышали? Прислушиваться точно не стали бы. В вопросах высших материй пельменная не пользуется авторитетом.

Признаюсь, внутреннее убранство заведения удивило меня. Я готов был увидеть круглые стоячие столики формата пивной и линию самообслуживания с кассой на финише. Но зал был неожиданно большим и вместе с тем уютным. Столы разного калибра предлагали присесть и были покрыты стильными накладками из деревянной соломки, позаимствованными у японских ресторанов. Стены, оклеенные обоями мягкого пастельного тона, держали на себе постеры в рамках. С них на гостей пельменной смотрели виды Нью-Йорка, Луи Армстронг, раздувающий щеки в поцелуе с трубой, чернявая танцовщица фламенко в ярком красном платье. Видимо, декоратор видел какую-то тайную связь между этими образами и традиционным русским блюдом.

Не спеша оглядевшись, заметил внушительные колонки, висящие по углам заведения под самым потолком. Они, вместе с неподвижным дискошаром и цветными фонарями цветомузыки, смотрели на зал забегаловки с высоты своего положения.

Странно, но в заведении было тихо, а ведь я ждал орущее радио, как это чаще всего бывает в таких местах. Лишь были слышны еле различимые звуки кухни да обрывки разговора двух посетителей, устроившихся за длинным столом для больших компаний, что стоял в дальнем углу пельменной.

«Так, здесь я останусь», — решил я, направляясь к простенькой барной стойке, прижатой к стене зала. За ней виднелись квадратные ячейки стеклянных полок, на которых расположились разномастные бутылки с разнообразным горячительным. На стойке лежало меню. В одном экземпляре, но одетое в строгую черную кожаную папку, напоминавшую тужурку чекиста. За баром никого не было, лишь виднелся проем двери, ведущий на кухню и прикрытый шумной бамбуковой занавеской. Но стоило мне только дотронуться до списка угощений, как бамбук зашевелился. Из рабочего помещения вынырнула крепко сбитая, невысокая девушка. При ней был яркий размашистый макияж и старательно уложенная лаком копна химически черных волос.

Внимательно оглядев меня, словно кандидата на вакантную должность в пельменной, она пару секунд помолчала. Спохватившись, приветливо улыбнулась. Так искренне, как обычно не улыбаются в общепите.

— Добрый день, — поздоровался я, услышав в ответ ее «здрасьте». И открыл меню. — Решил вот зайти к вам. Страсть как пельменей хочется.

— Пожалуйста-пожалуйста, все свежее, вкусное, — с готовностью отозвалась она, одобрительно кивнув.

— Супчику надо бы съесть, — вслух планировал я неожиданное застолье.

— Харчо, борщ, щи, лагман, лапша куриная, лапша грибная, — скороговоркой прокомментировала она мое намерение.

— А что порекомендуете? — спросил я ее совета, листая меню с цветными фотками блюд. Цены, обозначенные в нем, сперва показались подозрительно низкими. Привыкший к жадности столичных рестораторов, почувствовал себя случайно попавшим в какой-то льготный социальный рай.