Сара Груэн - Время перемен

Мужчина отпускает Юджени, и она бессильно падает на пол, словно тряпичная кукла. Теперь он смотрит уже на меня, и застывшее на его лице пустое выражение пугает. Он делает шаг, потом второй…

Девочка хнычет, уткнувшись мне в колени, и я крепко прижимаю к себе малышку.

Мужчина медленно поднимается наверх, не сводя с меня застывшего взгляда. Мощная рука впивается в перила.

– Полицейские слышат каждое слово, – повторяю я, стараясь смотреть ему в глаза. Мой голос звучит равнодушно и уверенно. Одному богу известно, откуда взялись силы! – Диспетчер подтвердил ваш адрес, так что твое дело плохо.

Мужчина бесконечно долго смотрит на меня, потом его лицо вдруг сморщивается, плечи обвисают, и он начинает медленно спускаться вниз. На сей раз прыгать через ступеньки ему расхотелось. Я отступаю на несколько шагов, по-прежнему прижимая к себе ребенка.

Но он уже нас, скорее всего, не замечает, проходит через распахнутую настежь дверь с вбитой в стену ручкой и усаживается на верхнюю ступеньку крыльца.

– Мутти, – шепчу я, – сейчас я положу трубку и действительно вызову полицию.

– Я уже вызвала, милая, – свистящим шепотом сообщает Мутти. – Они к вам едут. И я тоже.

Через двадцать минут приезжает полиция. Я сижу на рваном диване, прижимая к себе девочку. Она свернулась калачиком у меня на коленях и сосет большой палец. До сих пор малышка не произнесла ни слова, но страх прошел. Она пристроила головку у меня под подбородком, и я глажу темные волосы, несмотря на отвратительный запах, так как их давно не мыли.

Юджени все еще наверху, сидит, скорчившись у стены, где упала. Похоже, она пребывает в ступоре. Мужчина так и сидит на верхней ступеньке крыльца, уронив голову на руки. В открытую дверь мне хорошо видны сгорбленные плечи. Возможно, он плачет, не знаю, да и какая разница.

Первыми приезжают две патрульные машины, но вскоре появляются и другие. На мужчину надевают наручники и запихивают на заднее сиденье. Добродушные милые, скромно одетые женщины бережно отнимают от меня девочку и уводят в другую комнату. Сделать это непросто, так как, по-видимому, у ребенка я ассоциируюсь с безопасностью. Несколько женщин поднимаются наверх и опускаются на колени возле Юджени. Два офицера полиции ведут меня на кухню, чтобы оформить заявление.

Я рассказываю о происшествии в мельчайших подробностях, подписываю заявление и передаю сидящему напротив офицеру.

– Что будет с этими людьми? – интересуюсь я.

– Парню точно придется какое-то время посидеть. – Полицейский пробегает глазами по написанному от руки заявлению. – Что это за слово? – спрашивает он. – Не могу разобрать.

– Без носков.

– А здесь?

– Немытые. Простите, у меня всегда был неразборчивый почерк, и с годами он не исправился.

– Нет, понять можно, – успокаивает полицейский и выводит над моими каракулями печатные буквы, а потом передает листок мне: – Распишитесь в двух местах.

– А что ждет малышку? – беспокоюсь я.

– Служба по защите прав ребенка изучает ситуацию.

– А Юджени?

Второй полицейский, что заполняет бланк, кладет на стол ручку и с подозрением смотрит на меня.

– А почему вас это интересует?

– Просто так, обычное любопытство, – смущаюсь я. – То есть, поймите, я невольно оказалась в гуще событий и потому интересуюсь судьбой этих людей.

– Значит, вы забираете лошадь, так? – приходит на выручку более любезный офицер, спасая от сердитого коллеги, за что я ему страшно благодарна.

– Да, разумеется. Мой бойфренд владеет приютом для лошадей, который называется «Рассвет». – «Бойфренд». В устах почти сорокалетней женщины это слово выглядит нелепо.

– Приют зарегистрирован?

– Да, конечно. Мой друг часто выезжает на такие случаи, как этот.

– Замечательно, тогда не придется…

– Аннемари! – раздается хриплый женский голос.

Я поворачиваюсь на стуле и вижу бегущую по кухне Мутти. Она хватается за спинку стула и начинает лихорадочно меня осматривать.

– Mein Gott, что здесь происходит? В чем дело?

– Внутренние беспорядки, статья 10–16, – читаю я заглавие на отчете сердитого офицера.

Лицо Мутти проясняется: она поняла ситуацию.

– А, значит, дебош учинила мерзкая скотина, что сидит в полицейской машине. Он тебя ударил? Ну, тогда пусть помолится в последний раз, я из него все нутро вытряхну! И да поможет мне господь!

От изумления брови у обоих полицейских медленно ползут вверх.

– Успокойся, Мутти. Все в порядке, он и пальцем меня не тронул.

Поджав губы, Мутти пристально следит за каждым моим движением. Убедившись, что я цела и невредима, она с облегчением вздыхает, и морщинки на лбу постепенно разглаживаются. Осенив себя крестным знамением, она садится на единственный свободный стул. Полицейские обмениваются многозначительными взглядами.

– Офицер Питт, офицер Юинг, – представляю я их. – А это моя мать Урсула Циммер.

– Рада знакомству, – любезно кивает Мутти.

– Взаимно, – неуверенно откликается Питт, отводя взгляд в сторону.

– Полагаю, с формальностями покончено? – осведомляюсь я. – Дело в том, что приехал транспорт для перевозки пони, и надо поскорее его поймать, пока он не сбежал.

– Думаю, мы все выяснили. Вероятно, придется связаться с вами по телефону. Полагаю, возражений нет? Уверен, будет также выдвинуто обвинение в жестоком обращении с животным.

– Хочется надеяться, что так и случится. Разумеется, звоните в любое время. – Я поднимаюсь с места и, морщась от боли, хватаюсь за ушибленную ногу.

– Так и знала! Этот негодяй тебя ударил! – взвизгивает Мутти. – Убью мерзавца!

– Тише, Мутти, – увещеваю я и свистящим шепотом пускаюсь в объяснения: – Я поскользнулась и упала в грязь еще на ферме у Дэна. – Стараюсь говорить убедительно и наблюдаю, как ее гнев потихоньку угасает. – Все именно так и было.

Некоторое время Мутти смотрит на меня с подозрением, но в конце концов решает, что я не вру, и, подбоченившись, встает со стула.

– Ну и где же лошадь?

– В данный момент это известно одному богу. Если удача на нашей стороне, пони еще не успел выбежать на большую дорогу.

– Он вон там, за домом, – сообщает офицер Юинг. – Норовистое животное, и к тому же презлющее.

– Верно. Если бы пожили в его шкуре пару дней, у вас тоже наверняка испортился бы характер, – мрачно заверяю я и, прихрамывая, выхожу из кухни.

Мутти идет следом, и я чувствую спиной ее пристальный взгляд. В гостиной я поворачиваюсь и умоляющим голосом шепчу:

– Мутти, ради бога, думай, что говоришь. Разве можно выкрикивать угрозы расправиться, пусть и с негодяем, в присутствии офицеров полиции?

– Уф-ф! – фыркает Мутти, с воинственным видом вздергивая подбородок, отчего он становится еще острее. В толк не возьму, как ей это удается!