Сара Груэн - Время перемен

Однако, сказать по чести, это не единственная причина, заставившая меня перекочевать в конюшню. Ведь я могла бы спать на бугристом раскладном диване в кабинете, несмотря на металлическую перекладину, впивающуюся в спину.

Отлично помню, что мне тридцать девять лет и я нахожусь в разводе, а потому имею право спать с кем захочу. Однако сама мысль заняться любовью с Дэном в непосредственной близости от комнат Мутти и Евы наводит ужас, подобно эпидемии холеры, и половое влечение угасает на глазах. Пару раз мы все же попробовали, но, несмотря на героические усилия Дэна, потерпели полное фиаско. В течение двух месяцев, потребовавшихся для принятия окончательного решения перебраться на ночлег в конюшню, мы с Дэном скрывали свои отношения, как делали в подростковом возрасте. Это имело свое очарование и добавляло пикантности, но все закончилось в ночь, когда моя такса приняла хозяйку за вооруженного грабителя.

Я знала, что Дэн должен приехать, и ждала у окна в старой родительской спальне. Заметив свет фар, я стала осторожно спускаться по лестнице.

Спуск по лестнице представляет собой священный ритуал: нужно пройти по трем ступенькам с левой стороны, перепрыгнуть через четвертую, перейти на правую сторону и преодолеть еще пять ступенек, а на десятую ни в коем случае не наступать. Дальше можно перемещаться без опаски, так как остальные ступеньки не скрипят.

В ту ночь на мне была тонкая хлопчатая ночная сорочка в мелкий голубой цветочек, длиной до лодыжек, в стиле Лоры Эшли. Мне она казалась по-викториански романтичной, но совершенно не подходила для уже наступивших холодов. Однако я думала, что быстро пробегу по подъездной дорожке, а Дэн уже будет ждать меня в конюшне в комнате для отдыха с пуховым одеялом и включенным обогревателем.

Прокрадываясь мимо холодильника, я прихватила бутылку шампанского, припрятанную под листовой капустой, натянула на босые ноги резиновые сапоги и открыла заднюю дверь, изо всех сил стараясь не шуметь.

В этот момент послышалось визгливое тявканье, и на лестнице появилась Харриет, тринадцатилетняя, абсолютно глухая такса. Она делила со мной спальню и спала без задних ног, когда я уходила. Прихрамывая, собака спускалась по ступенькам, грозно порыкивая, словно трехглавый Цербер. В то время Мутти еще спала в столовой, а потому уже через несколько секунд оказалась рядом и включила на кухне свет. И я предстала перед ней во всей красе: растрепанная, в цветастой ночной сорочке и резиновых сапогах на босу ногу, с контрабандной бутылью шампанского в руках. Поняв свою оплошность, Харриет умолкла, забыв закрыть пасть, и на ее морде застыло подобие смущенной улыбки. В следующее мгновение она уже стыдливо помахивала хвостом, а Мутти, скривившись, пыталась приспособиться к яркому свету. Наконец, ее взгляд остановился на моей пышной фигуре.

– Господи, что ты здесь делаешь в такой час? – изумилась она.

– Я… э…

Дар речи меня покинул, а сама я покраснела до корней волос. Тут я непроизвольно оглянулась, а Мутти, наклонив голову, проследила за моим взглядом и наконец заметила через стеклянную дверь грузовик Дэна. Не сказав ни слова, она с громким смехом удалилась в столовую. А назавтра я переехала на ночлег в конюшню.

Подумав, я меняю решение и намереваюсь побеседовать с дочерью до принятия душа. К чему тянуть, сохраняя напряженную обстановку в доме? Предварительно проверив донышко кружки, ставлю ее на белоснежную кружевную салфетку на антикварном туалетном столике и возвращаюсь к дверям Евиной спальни. Поднимаю руку, не решаясь постучать.

– Ева? – окликаю я. – Милая?

Из-за двери слышится приглушенное ворчание, и, поскольку открыто меня к черту не посылают, осторожно открываю дверь.

И застываю на пороге. Ева сидит за туалетным столиком, взгромоздив на него ноги в перепачканных навозом сапогах. Рядом стоит фотография Джереми в серебряной рамочке. Джереми – ее маленький сводный братик. Он уютно устроился в машине под пестрым одеяльцем, в специальном кресле для детей, и лучезарно улыбается в камеру беззубым ртом.

Ева откидывается на спинку стула и балансирует на двух ножках, с явным намерением подействовать мне на нервы. В чем, несомненно, преуспевает. Буйная фантазия уже рисует, как дочь падает навзничь и получает открытый перелом черепа.

Поджав губы, пристраиваюсь на краешек кровати, готовясь в любой момент прийти на помощь на случай, если стул все-таки перевернется.

Матрас проседает под моей тяжестью, и наши с Евой взгляды встречаются в зеркале. Из-под иссиня-черной челки смотрят горящие негодованием глаза. Ева покрасила волосы пару месяцев назад, и у корней они уже приобрели природный цвет, о котором мечтает множество женщин, тратя целое состояние на всевозможные ухищрения. Но Ева обожает экспериментировать с волосами, и я не строю препятствий. Ведь волосы со временем отрастут, чего не скажешь о ненавистной татуировке, убрать которую весьма проблематично.

Под испепеляющим взглядом Евы я поджимаю ногу, пытаясь сесть в позу «лотоса». Нетренированные мышцы и сухожилия немедленно дают о себе знать, недвусмысленно намекая, что безопаснее закинуть ногу за ногу. И это удручает. В былые времена я без труда закладывала обе ноги за голову, а еще делала великолепный шпагат и сальто назад.

После неудачных манипуляций с ногами опускаю их на пол.

– Ну и чего ты хочешь? – вопрошает Ева, сверля меня взглядом из зеркала.

– Нам надо поговорить.

– Тогда говори.

Я делаю глубокий вдох, слегка надувая щеки.

– Хорошо. Обещай, что никогда больше не будешь вести себя подобным образом. Ты прекрасно знаешь правила – без шлема ездить верхом запрещено.

– Можно подумать, ты бесишься из-за этого.

Потирая подбородок, мгновение смотрю на дочь.

– И из-за этого тоже. У Восторга один глаз. А что, если бы он не стал прыгать? Или поскользнулся перед прыжком? Или не смог удачно приземлиться? Господи, даже если бы все прошло успешно, на тебе не было никакой защиты! Даже стремян, и тех не было!

– Восторг с легкостью взял бы препятствие, – пренебрежительно фыркает Ева.

Я наклоняюсь к дочери и начинаю убеждать:

– Ева, милая, послушай меня! Понимаю, ты считаешь себя непобедимой и неуязвимой, но твой утренний поступок иначе как глупостью не назовешь.

– Спасибо, мама.

– Я не хотела тебя обидеть, просто представь себя на моем месте.

Ева поднимает взгляд:

– Прекрасно. А ты не пробовала сделать наоборот и посмотреть на ситуацию моими глазами?

Беспомощно мигая, смотрю на ее отражение в зеркале:

– М-м-м, ладно, попробую.

– Всю зиму я пахала как проклятая, не отрывая задницы от стула. Исправила оценки и хорошо выступила в Кентербери. И вот ты ни с того ни с сего вдруг перекрываешь мне кислород.