Татьяна Лисицына - Я не могу проиграть (СИ)

— Насколько я серьезно настроена? — я задумалась. — Не знаю, что и сказать вам. У меня столько всего случилось, столько планов, что я просто запуталась. Я хорошо отношусь к Вадику, но я не готова пока к серьезным отношениям. Мне кажется важнее сейчас встать на ноги, заработать денег, а уж потом решать остальные вопросы.

Екатерина Ивановна повесила полотенце и обняла меня.

— Ты умная девочка, Вика. Мне очень жаль, что у тебя так получилось в семье. Ты можешь жить у нас сколько хочешь. Только прошу тебя не делать больно моему сыну.

— Спасибо, я постараюсь, — я тоже обняла ее, испытав огромное облегчение, что все-таки не разочаровала ее.

Вадик застыл на пороге:

— О! Я думаю, вы поладили.

— А мы всегда ладили, — усмехнулась мама, глядя на сына с любовью. — Ну что, время позднее, давайте спать ложиться. Вы у нас теперь работаете. Я постелю Вике в твоей комнате, а тебе придется спать на полу в гостиной. Как бы там ни было, но нужно соблюдать приличия.

Я кивнула в ответ, от усталости я просто валилась с ног и заснула бы на коврике у двери.

— Наш план получил официальное одобрение, — пропел Вадик, заключив меня в объятия. — Как тебе это удалось?

— Не знаю. Мы просто поговорили по душам, но я до сих пор чувствую себя иноземным захватчиком.

— Я счастлив, что ты будешь жить в моей комнате, — он прижал меня к себе так, что у меня захрустели кости.

— Перестань, мама может войти, — мне было совсем не до нежности. Я, к сожалению, испытывала совершенно другие чувства: неловкость, жуткую усталость и острую тоску по дому, который у меня был когда-то. К тому же я была совсем не уверена, что поступила правильно, приехав сюда. Екатерина Ивановна лишь подтвердила мои опасения, что Вадик слишком серьезно воспринимает наши отношения.

Последующие дни были похожи друг на друга как близнецы. Мы рано вставали, чтобы успеть занять место на рынке и поздно возвращались на распухших от постоянного стояния ногах. Сил хватало только на то, чтобы смыть уличную грязь и наскоро проглотить ужин, приготовленный заботливой Екатериной Ивановной. Исколотые шипами руки с трудом удерживали горячую чашку чая. Далее мы падали в постель и засыпали. Лишенные романтики южных ночей и плеска волн, наши отношения грозили превратиться в будничные. Все это время я чувствовала на себе внимательные взгляды Вадика и его мамы. Они ждали, когда я сломаюсь, когда натешусь своей самостоятельностью и вернусь на свое место избалованной девочки. Особенное мучение причиняли исколотые пальцы рук, они гноились и болели. С маникюром пришлось расстаться, я срезала сломанные ногти под корень. Но я не собиралась сдаваться, я шла на рынок как на праздник, расправив плечи, оттягиваемые вниз тяжелой коробкой с цветами. И когда мне было особенно трудно, я представляла, что мне придется вернуться домой, где Коленька ходит в папином халате, спит в папиной спальне, и подступающий к горлу ком отвращения придавал мне сил.

Впрочем, у меня были профессиональные успехи, я научилась делать букеты, украшать их бантиками и завитушками, и это приносило дополнительные деньги за упаковку, хотя и выглядело вульгарно на мой вкус. Так, постепенно мы знакомились с цветочным бизнесом и даже стали своими на рынке. Я узнала, как зовут соседей, но разговаривать нам было не о чем, кроме как попросить друг друга присмотреть за цветами, когда нужно было отлучиться. Я начала курить, и это, конечно, было плохо, но помогало снять напряжение и заполнить паузы между покупателями. Я, казалось, испытывала все сразу — и боль, и отчаяние, и вину, и жалость к себе. В глубине души я по-прежнему оставалась домашней девочкой из интеллигентной семьи.

Как-то после очередного покупателя, который купил у нас много роз, к нам подвалил свирепый кавказец, за его спиной маячил еще один.

— Почем продаешь? — рявкнул он, обращаясь к нам.

Испытывая неприятное чувство страха, я назвала нашу цену, благоразумно чуть завысив ее.

— Ты что, женщина, — придвинулся он ко мне, обдав винным перегаром и табаком.

— Держите наши цены, на хрен нам торговлю сбиваете?! Держите цены, мать вашу. Ты поняла меня? — он схватил меня за руку.

— Отпустите ее, — вступился Вадик.

— Я все сказал. Еще раз такое будет, больше здесь торговать не будете, ясно?

Не дожидаясь ответа, он и его двойник удалились, чувствуя себя хозяевами этого кусочка земли, называемого рынком.

— Сволочи, — я потерла руку.

— А он дело говорит, — неожиданно сказала тихая армянка слева. — Поднимите цену, больше заработаете, и другим мешать не будете.

— Вы думаете? — интеллигентно поинтересовался Вадик. — Дело в том, что южная роза плохо стоит в воде, поэтому и цена низкая.

— Какая кому разница, сколько она стоит — продали и забыли, — отрезала армянка. — Ваше дело — деньги снять, а не заботиться о ерунде.

— Пожалуй, они правы, — шепнула я Вадику. — Если мы хотим здесь работать — придется играть по их правилам, к сожалению, мы слишком еще слабы, чтобы устанавливать свои.

— Вот позор! Какие-то уроды будут нам диктовать свои условия, — слишком громко возмутился Вадик.

— Тихо, — прижала я палец к его губам. — Разбираться будешь в школе с пацанами, а здесь молчи. К тому же не вижу ничего плохого заработать больше. Посмотри, роз осталось не так много, можно попробовать.

Мы подняли цены, это немного затормозило торговлю, но все равно южные розы продавались хорошо. Через четыре дня мы распродали все.

Оглядываясь назад, могу сказать, что это было интересное время, и я считала, что провела его с большей пользой, нежели в школе. На улице, в пыли и грязи, с исколотыми в кровь руками и карманами, набитыми денежными купюрами, я все-таки гордилась собой. Конечно, у меня никогда не было столько денег, но в то же время я понимала, что опустилась вниз, потеряв что-то очень ценное, может быть, это и был тот социальный статус, над которым я раньше смеялась. Один раз мне приснился сон, что я стою за прилавком, а ко мне подходит моя мама, красиво одетая и причесанная, и, покачав головой, уходит, а я бегу за ней, но не могу догнать. Я проснулась в слезах и долго лежала без сна. Но я не делала ничего плохого. Как мне себя убедить в этом? Может быть поэтому я, несмотря на усталость, иногда плохо спала, для меня было слишком много новых впечатлений. Я с интересом наблюдала за людьми, окружающими меня на рынке: вот бомж, сладко спящий на картонке, а вот старушка-попрошайка, каждый день исправно обходящая цветочные ряды, а вот кавказцы, приехавшие в Москву заработать, и ведущие себя не как гости столицы, а как ее хозяева. Это был совершенно другой мир, отличный от музыки, книг и школы, и я училась в нем выживать. Моя новая жизнь началась здесь, на асфальте, где я наспех ела грязными руками и училась быть взрослой.