Татьяна Лисицына - Я не могу проиграть (СИ)

— Встать, суд идет!

В зал набилось много народу, и почти не было свободных мест. Судья зачитал обвинение истца, сынка того алкоголика, который оказался в деревянном домике под Тулой, со смешной суммой денег в размере двухсот долларов вместо трехкомнатной квартиры на Чистопрудном бульваре. Двое напарников Сергея после получения денег скрылись в неизвестном направлении. Квартира была перепродана гражданину Кошкину, который тоже присутствовал на суде. Кошкин, пухленький, маленький, с животиком, грозил Сергею, требуя возврата денег, если квартира будет возвращена горе-алкоголику. Во всем этом деле был один нюанс — цена квартиры была указана по оценке бюро технической инвентаризации и составляла двести сорок тысяч рублей, а Кошкин купил ее по коммерческой стоимости, которая не соответствует оценке БТИ. Естественно, Кошкин, как и многие другие граждане, хотел сэкономить на комиссионных нотариусу и к тому же не хотел показывать налоговой инспекции, откуда у него такая сумма денег, поэтому он в договоре купли-продажи показал стоимость по справке БТИ. Таким образом, десятки тысяч долларов повисли в воздухе. Обстановка была крайне напряженной. Свидетели давали показания, Иван Сергеевич четко вел линию защиты. Иногда мне казалось, что все пропало, иногда, что Сергея отпустят, и мы вместе выйдем из этого мрачного здания. В любом случае я была совершенно неопытна в этих вопросах, и не всегда понимала, о чем идет речь.

Судья предоставил слово адвокату обвиняемого. Иван Сергеевич изложил свою версию. Согласно ей, Ковалев Сергей был представлен таким неопытным маклером, который первый раз взялся продавать квартиру и попал. Два его напарника, они были названы как директор и менеджер агентства, в которое пришел работать бедняга Сергей, занимались квартирами, где собственниками являлись одинокие пьющие люди. Сергею была поручена ответственная часть дела — подпоить хозяина квартиры и добиться от него согласия продажи квартиры в обмен на коттедж в Тульской области с доплатой, которой должно хватить до конца дней его. Сергей работал за вознаграждение в размере трехсот долларов, а бумагу, которую он должен был подписать, он даже не читал. Все было так хитро придумано, что Сергей был выставлен чуть ли не жертвой этой операции.

Мой любимый сидел на скамье подсудимых, скромно опустив глазки или закрыв лицо руками, всем своим видом выражая смирение и раскаяние. Только иногда, когда он был уверен, что на него никто не смотрит, он бросал на меня насмешливый взгляд, как бы спрашивая меня: «ну как спектакль?».

Когда ему дали слово, он встал и тихим бесцветным голосом подтвердил, что никогда не занимался продажей недвижимости, понятия не имеет, кто получил деньги, его задача была только уговорить хозяина-бедолагу и подписать с ним какие-то бумаги, а какие именно, он не вникал. За работу получил обещанные триста долларов. Слушая его, я с трудом удержалась от смеха, вспомнив про новенький «Мерседес» и ужины в дорогих ресторанах.

Единственное, о чем я молилась, чтобы не объявился еще какой-нибудь свидетель, который бы дал показания против него, но судья объявил перерыв, и суд удалился на совещание. Я пробилась к Ивану Сергеевичу.

— Вы были великолепны, впрочем, как всегда, — сделала я ему комплимент.

— А ты плохо выглядишь, — он обнял меня за плечи. — Пойдем в буфет — выпьем кофе, а то ты очень бледная, еще в обморок упадешь.

— Его выпустят? — спросила я, когда мы уселись за столик.

— Тсс, — он обеспокоено посмотрел по сторонам. — Совсем не выпустят, но если все будет так, как я предполагаю, ему дадут всего года два.

— Два года! — вскрикнула я. — Этого не может быть.

— Что такое два года в вашем возрасте. Считай, что его просто в армию забрали.

«Я умру за два года», — мрачно подумала я, внезапно осознав, какой глупой оптимисткой я была, что надеялась выйти с ним под руку из здания суда.

— Ну же, Вика, перестань, — Иван Сергеевич не отрывал от меня внимательных глаз. — Давай дождемся решения суда. Он посмотрел на часы и поднялся: — Нам уже пора.

С замиранием сердца я слушала слова судьи: «Суд приговаривает Ковалева Сергея Ивановича к двум годам лишения свободы в колонии общего режима».

«Вот и конец надеждам», — подумала я и подняла на Сергея глаза, в его взгляде была странная покорность. Он долго смотрел на меня, видимо прощаясь, пока его не увели. Люди медленно расходились, а я все сидела в кресле, пытаясь смириться с тем, что я должна жить дальше, а Сергей будет в тюрьме целых два года. А кто знает, что будет через два года? Я никогда не пыталась заглянуть в будущее.

Иван Сергеевич сел рядом со мной, положив свою теплую ладонь на мою руку, сжимавшую подлокотник кресла.

— Вика, я сделал все что мог, но его не могли отпустить.

— Я знаю, знаю, — я не смотрела на него.

— Два года пройдут быстро, если ты будешь его ждать, — продолжал Иван Сергеевич, — Только вот стоит ли. Тебе еще так мало лет, а он вернется оттуда, скорее всего, сломленным и злым на весь мир, а тебе нужен хороший светлый мальчик, вроде тебя самой. Я уже говорил тебе, что не хотел бы, чтобы моя дочь была на твоем месте, но почему-то хотел бы, чтобы она была похожа на тебя.

— Значит, я не так уж и не права, — улыбнулась я через силу.

— Ты права во всем, девочка, просто хочется для тебя лучшей судьбы! — он вздохнул и поднялся, подав мне руку: — Пойдем, я провожу тебя до машины.

Дома я наверно час принимала горячую ванну, слез не было, но отчаяние сжимало меня, как в тисках. Мама несколько раз подходила к двери и заговаривала со мной, видимо чего-то боялась. Потом я вышла и легла на диван, мама села рядом, она не пыталась меня успокаивать, просто спросила:

— Что мне сделать для тебя?

— Ничего, — устало махнула я рукой. — Мне никто не поможет, кроме меня самой.

Неожиданно мой взгляд упал на рояль:

— Мам, а ты можешь мне поиграть?

— Конечно, — сразу согласилась она. — А что ты хочешь услышать? — спросила она, перебирая ноты.

— На твой выбор, только начни с Бетховена. Он хорошо на меня действует.

Мама опустила руки на клавиши и полилась музыка, я закрыла глаза, стараясь следить за мелодией и ни о чем не думать.

Дни летели так быстро, что я не заметила, как наступил июнь и начались выпускные экзамены. Я с трудом успевала штудировать учебники, готовить кафе к открытию, да еще иногда ездить за цветами в совхоз. Спала я не больше шести часов в сутки, но чувствовала себя удивительно бодро, дела шли хорошо. Мама занималась с учениками. Смешные мальчики и девочки приходили к нам домой, с благоговением подходили к роялю и извлекали ужасные, как мне казалось звуки, но мама называла их способными и гордилась их успехами. Я была рада, что она занята делом, вид у нее был довольный, она много занималась самостоятельно, отрабатывая технику, видимо все-таки не оставляла мечты вернуться к выступлениям, хотя никогда не заговаривала об этом. Наши отношения стали еще теплее — мама стала моей лучшей подругой. Не самую последнюю роль сыграло в этом то, что она была единственным человеком, кто не отговаривал меня ждать Сергея, и я была ей очень признательна за это. Сергея отправили из Москвы в Архангельскую область и теперь, лишенная возможности его видеть, я жила только его письмами. Он с юмором описывал жизнь заключенных, и о его тоске я лишь могла догадаться между строк. Какими смешными теперь мне казались мысли, что я никогда не полюблю. Я полюбила, но судьбе было угодно разлучить меня с любимым, а возможно, само чувство требовало проверки на прочность. Изо всех сил я старалась гнать плохие мысли из головы и занималась делом по шестнадцать часов в сутки. Свободного времени у меня не было, и как-то раз Андрей обеспокоено сказал: