Татьяна Лисицына - Цветок на ветру (СИ)

Жак внимательно наблюдал за Зоиным сосредоточенным лицом. Все осталось, как было. Ее нельзя купить. Она с одинаковой улыбкой принимала полевой цветок и кольцо с сапфиром. Ей всегда было чуждо материальное. Ее не удержать ни новой квартирой, ни новым магазином. Наверное, поэтому она так и привлекала его. Если только…

— Зоя, роди мне ребенка. Я хочу дочь, похожую на тебя.

Зоя отшатнулась от него, как от удара. Жак много раз заговаривал с ней об этом, но она не соглашалась. Она сама не знала почему, но ей казалось несправедливым родить еще ребенка. Возможно, все дело было в чувстве вины, возникшем в тот день, когда она поняла, что это она одна виновата в том, что отпустила Катю. Она мать, и у нее должно было возникнуть предчувствие. Она должна была ее удержать, оставить дома, пойти с ними, в конце концов.

— Жак, я тебя уже просила не заводить этот разговор. Мне больно.

— Но, Зоя, почему? Объясни мне, почему ты отталкиваешь от себя счастье двумя руками? Почему ты лишаешь себя возможности иметь ребенка, пока еще можно? Почему, Зоя? Я люблю тебя, я хочу детей. Пойми, прошло десять лет. Открой, наконец, глаза. Катя не вернется, сколько бы денег ты не присылала в Москву, чтобы твои сыщики продолжали ее искать. У нас могут быть еще дети. Ну почему ты считаешь преступлением завести еще ребенка? Почему?

Последние слова Жак почти кричал. И это было не принято в Париже, где все были какими-то приглаженными и разговаривали тихими голосами. На них начали оглядываться. Они были слишком хорошо одеты, чтобы выставлять свои чувства напоказ. У Зои даже мелькнула мысль, что Жак, пообщавшись с ней, стал чуточку похож на русского мужчину. Это у нас в России в чести скандалы и прилюдное выяснение отношений. Мы, в отличие от иностранцев, живем одним днем и нам наплевать, что завтра все равно настанет и уж тем более на то, что о нас подумают.

Зоя разозлилась. Да какое он имеет право упрекать ее в этом? Это только ее дело, хотеть рожать или нет.

— Да что ты пристал ко мне, Жак, — начала она, повышая голос. — На свете полно женщин, которые на все готовы. Вон, посмотри, — она схватила его за руку и потащила к скамейке, где сидели молоденькие парижские девушки и хохотали. — Посмотри на них. Бери любую. Она пойдет за тебя и нарожает тебе столько детей, сколько хочешь. Зоя так кричала и показывала на них пальцем, что девушки с удивлением стали прислушиваться. До них долетали обрывки фраз, Зоя говорила по-французски. Девушки перестали беседовать и с интересом смотрели на них, но ей было уже все равно.

— Женись на них. Возьми их всех или по очереди. Но оставь меня в покое и не лезь мне в душу. Понятно? — Зоя остановилась. В глазах Жака появилось отчаяние. Он молча повернулся и медленно пошел к выходу. Зоя смотрела вслед его высокой черной фигуре в развевающемся по ветру плаще. Теперь это конец.

Она повернулась и медленно пошла по аллее, старательно моргая, чтобы не дать вылиться ненужным слезам. Плакать не стоит, она больше не вернется к Жаку. Ему, сколько бы он ее не уверял, что ему нужна лишь она одна, будет лучше без нее. Мужчины, подобные Жаку, одни не остаются.

Завтра, когда он уйдет на работу, она заберет свои вещи, а пока переночует в гостинице. Она проверила сумочку. Хорошо, что по старой московской привычке она носила с собой документы и кошелек. Она даже знает, что сделает. Она поедет на остров Сите. Еще раз зайдет в знаменитый собор Парижской Богоматери. Погуляет по острову и остановится в одной из тех старинных гостиниц, в которых всегда мечтала пожить, а вечером посидит одна в парижском кафе на набережной за бутылочкой красного вина, прощаясь с Парижем. И прочь все мысли о Жаке, он не для нее, она не для него, и давно пора перестать мучить друг друга.

— Да что же это такое, Каролина? — Руслан держал в руках дневник дочери.

— И что ты увидел там нового? — Каролина насмешливо смотрела на отца и в ее больших карих глазах, подведенных черным карандашом, не было ни тени страха. Только насмешка.

Руслан скользнул по ней взглядом и нахмурился. Он совершенно не знал, как совладать с собственной дочерью. Иногда он думал, кто кого воспитывает: они с Аллой Каролину или она их. Скорее всего, они испортили ее излишним баловством, потому что в глубине души знали, что виноваты перед ней. Конечно, им повезло, что обман до сих пор не открылся, но Руслан и Алла по-прежнему жили под гнетом страха. Иногда было достаточно какого-нибудь внимательного взгляда незнакомого человека, устремленного на Каролину или случайно проходившего мимо милиционера, чтобы сердце ушло в пятки. Они все еще жили по поддельным паспортам, и хотя называли друг друга по-прежнему, Катю сразу же после той тяжелой болезни стали называть Каролиной. Девочке понравилось новое имя, и она быстро привыкла. Интересно, помнит ли она сейчас, что ее когда-то звали Катей? Помнит ли она Зою? Все эти вопросы длинными бессонными ночами изматывали Руслана. Конечно, с годами стало легче, иногда ему даже удавалось забыть обо всем. Но последнее время его стало беспокоить, что Каролина стала все более и более походить на Зою. Дело было даже не столько во внешности, сколько в поведении, в привычке задирать высоко свой и без того вздернутый нос и в просто потрясающем самомнении. Вот и сейчас, любая на ее месте сжалась бы от страха, любая, но не его дочь. Каролина его не боится.

— Да, — Руслан бросил дневник на стол, — Ты совершенно права. Нового в твоем дневнике не увидишь. Одни тройки с двойками. Но я не могу понять, ты же способная девочка, почему ты так плохо учишься?

— Я просто не хочу тратить на это время. — Каролина улыбнулась: — Жизнь слишком хороша, чтобы в ней было место глупой зубрежке, а без этого, милый папочка, как ты понимаешь, хороших отметок не ставят.

— Понятно. Тебе предпочтительно тратить время на глупые журналы мод и дурацкое шитье, — разозлился Руслан. Эта ее не так давно появившаяся страсть шить самой одежду слишком напоминала ему Зою с ее магазином. Сначала он не придавал значения увлечению Каролины, надеясь, что оно пройдет. Но из детского невинного увлечения шить для кукол, оно превратилось в навязчивое желание посвятить свою жизнь моделированию. Весь дом был завален журналами мод, а ее комната нитками и обрезками тканей. На письменном столе вместо учебников гордо стояла швейная машинка, за которую он выложил кучу денег. Он сам не мог понять, как ей удалось тогда его уговорить. Алла только руками всплеснула, когда он назвал ей цену.

— Папа! — топнула ногой Каролина. — Я, кажется, просила тебя не называть мое увлечение дурацким. Надо уметь уважать интересы других. Между прочим, родители моих друзей считают, что это здорово, что я уже в пятнадцать лет знаю, кем я хочу стать. А сколько я сшила красивых вещей и, между прочим, сэкономила тебе много денег. Шить гораздо дешевле, чем покупать в магазине.