Сергей Арутюнов - Запах напалма по утрам (сборник)

– А народ там есть? – спросил Тема.

– Где? – спросил Шахтер Захар.

Они свернули три раза, преувеличенно бодро, как показалось Теме, поздоровались с какими-то фигурами, шедшими навстречу, и продолжали спуск по наклонной. Шахта была живая, она дышала, ухала, потрескивали фонари, примотанные на криво подпиравшие чернь столбы. Лампочки были забраны мутным стеклом и натужно мигали. По стенам текло, где-то довольно сильно лилось, все было по-настоящему, где-то, но в то же время близко, за тем поворотом, после той кучи. Потолок понижался, и вскоре они уже нагибались. «Она же, видишь, старая, с войны еще, но рубать дает, дай и ей-то Бог здоровьичка. Мы-то ее любим, как же, она ж хлеб…» – раздавалось рядом с Темой плотно и тупо, видимость была нулевая, щелчки усилились, капель била по лбу, он уже слизнул с верхней губы пару мерзких брызг и решил больше ничего здесь не пить. Только на поверхности.

– Все, вот это твоя деляночка, жди Абрамыча, только никуда не ходи, он сейчас будет. Ты же взрослый парень, так? Не бойся ничего, – сказал Захар и скрылся. Теме хотелось закричать, чтобы он не уходил. Он протянул руку к куче угля, пошарил и сел, закрыв лицо. В нос бил острый запах чего-то горелого. Что-то осыпалось позади его, и он испуганно обернулся. Облако пара медленно рассеивалось, видимо, где-то включили вентиляцию, и подуло холодным. Он сидел на горке, на которую будто вползали оскаленные гидравлические молотки с единственным хищно скошенным резцом. Их шланги уходили за поворот к нахохлившемуся компрессору. Тема поднял молоток за рукоятку. Она была рубчатая и хранила тепло предыдущей смены.

– Вадь!!! – поднимая глаза на женщину, стоявшую перед ним, он не вполне верил тому, что видит. – Сука, а я ищу! Куда выгонетки дел?

– Здравствуйте, – сказал Тема.

– Ой, ты кто, шкет? – сказала Она, тут же ставшая Шахтой.

– Практикант.

– Тьфу… – сказала она и повернулась уходить.

– А вас как зовут? Меня Артем. Мы с Додиком…

– Маша, Маша меня зовут. Ты чего тут?

– Жду. Абрамыча.

– Хек твой Абрамыч. Страшно?

– Да.

– Ну, ты не бойся так-то, ничего тут такого… – она оглядывалась за своим Вадей и порывалась бежать. Шахта ухнула и напряглась. Что-то заскрипело и рванулось так, что фонари на минуту вырубились.

– Че-то… погоди, пацан… Че-то… – Маша исчезла за угол.

По столбам пошел треск, и Тема стал пятиться куда-то, потом побежал, потому что треск нарастал и ширился. Он спотыкался в своих сапогах по лужам, пока не влетел в тупик. Лоб загорелся, лицо было мокрым. Грохот прозвучал как труба, он ринулся обратно, и Машина тень метнулась к нему большой медведицей, он почувствовал, какая она твердая везде и как упала на него, а сверху посыпались рассекающие глыбины, и стало тихо.

– Подвигались, та-а-ак. Касочку не снимаем. – Маша уже порывалась сползти, но ей не удавалась, да и руки их мешали друг другу.

Наконец, развалившись, стали выравнивать дыхание.

– Что это?

– Обвал, – буднично сказала Маша.

– И что нам делать?

– Идти, пока не завалит.

– Куда?

– А ты откуда пришел?

– Не знаю.

– Вот туда и идти. Тут-то видишь что? – Она похлопала по невесть как выросшему за ними вспучившемуся земному брюху.

Они поползли по проходу, и Теме казалось, что он целую вечность видит рубчатые Машины подошвы, спину со сбитым с шеи клетчатым воротничком. Маша погибнуть не могла, и он не мог, и, значит, дело было во времени. Только во времени. Вот, сейчас… Проход колебался, а они все ползли. Маша подождала, пока Тема окажется на одном уровне с ее глазами.

– Щас вылезем, надо подышать чуток. Не дрейфь, ну? – Лапа откатчицы опустилась ему на плечо. – Ну? – Губы и слегка расплющенный нос приблизились и дрогнули. – Ну?

Тема сам собой улыбнулся и пополз вперед. Маша пробовала его оттянуть, но он слегка, чтобы не обидеть ее, боднулся сапогом и резво, не щадя коленок, повел себя и Машу куда-то вперед. Теперь он не сомневался, что вперед. Потолок все пригибал и пригибал, и в какой-то момент он перестал слышать Машино пошуршивание. Она застряла, и он тянул ее за руки, но все было напрасно. Тогда он бил сапогом породу, дышал опять, потом бил, а Маша пробовала улыбаться, но уже не получалось. Он бил породу руками, всем телом, и что-то падало на них, и они снова ползли, потом пробовали разогнуться в штреке и кричали вверх, но никто не отзывался, и приходилось ползти до следующего, а потом вдруг Маша навалилась на него сверху, и они кубарем стали падать. «Темочка», – сказала Маша, летя, а он прижался к ней, желая умереть вот так, но их только больно ударило о стенки шурфа и свалило на пол галереи, по которой шли остатки смены.

– Твою-то мать! Машка! – прохрипел кто-то и подхватил ее, унося.

До клети дошли минут за пятнадцать. Наверху, на солнце, сидел и пил из бутылки какую-то гадость Додик, гадость стекала у него по щекам, по рыжизне, и Тема подошел и обнял его. Рядом говорили, что обвал легкий, что слава богу, что в пересменок, еще бы полчаса, и повалило бы сотню, если не полторы. Дряхлая «Скорая» тряслась по буеракам от двухэтажного шахтоуправления и останавливалась, не доехав, потому что никого не несли, полсмены еще стояло перед проходной в цивильном, в жалких застиранных пиджачках и коротких брючонках, и кто-то звонил по привинченному на стенд телефону, и тут вышла Маша. Тема увидел ее и бросился. Маша поцеловала его в губы. Взасос. Губы пахли углем.

– Легкий обвалишко, – сказала она, оторвавшись. – Завтра придешь? Горизонт разобрать надо.

– Приду, – сказал Тема. – А ты что вечером делаешь?

– Да ничего. Ничего особого, – сказала она.

И они еще раз, уже никуда не спеша, поцеловались.

– Ставлю задачу, – сказал майор Полетаев. – Рытье окопа проводится силами солдата индивидуально, опираясь на собственные знания, полученные при прохождении курса молодого бойца, сообразуя свое положение в пространстве с профилем местности.

Его сапоги, чищенные с применением какого-то пахучего вещества, качались перед моим носом (майор имел привычку в процессе лекции слегка заигрывать со своим центром тяжести). Зеленый плащ, галифе и слегка потрепанная по краям полевая фуражка завершали его нехитрый дождливый облик. Впрочем, дождь исправно шел и без него, словно и ему майор успел поставить боевую задачу капать и капать до полного нашего промокания. Жидкая глина ползла на меня сверху, отчасти спровоцированная шагами наставника.

– По завершении копки солдат обязан зачистить от комьев орудие труда, что является саперной лопаткой номер семь по сплошной спецификации воинского снаряжения, произвести раскладку боеприпасов, умять прилежащие куски почвы и пристреляться. Вы пристреливаться-то умеете? Чего, спрашивается, курсант Оратюнов (иной транскрипции моей фамилии майор не признавал), вы копаетесь в этой яме уже сорок минут? А если налетят американские агрессоры? Если они вас тут прямо забросают химико-бактериологической смесью высокой эффективности? А если напалм? Вы должны иметь укрытие и быть готовым окопаться в любую минуту, слышите? В любую. Хоть ночью.