Марианна Гончарова - Левый автобус и другие веселые рассказы

Прекрасная работа – целовать юных голубок-невест в тугие щечки, а также невестиных подружек, заодно и мамочек, тетушек и бабушек. Хорошо вкусно покушать, получить гонорар, повеселиться и потанцевать, побыть в центре внимания как носитель счастья в чистом виде.

Вот так дедушка Максвелл взял себе артистический псевдоним, как водится у всех уважающих свой труд артистов, – мистер Чимни – и подрабатывал поцелуями, пока в радостном экстазе не облобызал мисс Эри, бывшую учительницу местной начальной школы, восхитительную, элегантную, с серебристыми букольками надо лбом, знатную вышивальщицу и кошатницу. Дедушка Максвелл пришел на свадьбу ее внучки, метнулся к невесте, когда та выходила под дождем цветочных лепестков из собора, а потом давай целовать всех, кого попало. И как припечатал звонкий чмок в щеку мисс Эри, тут и все.

Теперь они живут вместе, но на свадьбы дедушка Максвелл уже не ходит, мисс Эри не разрешает – хватит раздавать счастье, самим надо… А вместо дедушки на свадьбы талисманом ходит его внук Денни – мистер Чимни-джуниор, – подрабатывает себе на колледж.

Жена профессора-лингвиста Якова Борисовича уехала в санаторий подлечиться, оставив дом и своего рассеянного восьмидесятичетырехлетнего мужа на Поликарповну, помощницу по хозяйству.

Яков Борисович работает у себя в кабинете. Поликарповна бесцельно бродит по квартире, топая как каменный гость.

– Поликарповна, что на обед? – спрашивает Яков Борисович.

– Курица.

– Курица? – огорчается Яков Борисович. – Я не люблю курицу!

– Как это не любите? Вы же всегда кушаете…

– Если я кушаю, это не значит, что я люблю! – обижается Яков Борисович.

Через час он выходит к обеду. На блюде валяется маленький, бесталанно разваренный цыпленок. Яков Борисович вздыхает и принимается за еду.

Поликарповна гордо и свысока:

– Ну? Вкусно? Что я вам говорила! Это же не курица! Это песня!

– Да, – соглашается Яков Борисович, – песня. О соколе.

Берта Иосифовна рассказывает, что в санатории попросила у администратора настольную лампу, потому что даже на отдыхе привыкла работать. Администраторша ответила виртуозной бранью, смысл которой: еще чего?!

Берта удивляется:

– Нет, Яшенька, ты слышал?.. Неужели она не понимает, что это не комильфо?!

Поликарповна вскипает:

– А вы, Берта Осивна, как дите малое! Сколько языков знаете, а чисто по-русски даже матерное слово сказать не можете!

– Берта Осивна, вчера дали нам, пенсионерам, билеты на Евгения Онегина. Так плакала я, Берта Осивна… Так плакала…

– Почему?

– Один там, которого потом вбили с пистолета, как запоет: «Куда, куда, куда вы удалилися», ну годы его молодые, мол, куда-куда… И рукой показуе куда! Так все наши старички с первого ряда стали оборачиваться, оглядываться, куда это он рукою тыкает. Тоже интересовалися, куда-куда… И я тоже хотела знать, куда-куда эти годы мои делися?.. Так плакала…

Берта Иосифовна за ужином делится с мужем, Яковом Борисовичем:

– Яшенька, ты знаешь, а Зиновий Михайлович опять себе что-то завел.

– Ага, Берта Осивна, – ворчит Поликарповна, – это шо-то моложе его внучки.

– Красиво, – хвалит эстет Яков Борисович.

– Яшенька! – упрекает ласково Берта Иосифовна. – Зиновий Михайлович уже в том возрасте, который требует покоя и самоуважения! Ему ведь скоро восемьдесят лет!

– Н-да-а-а… – неопределенно мычит Яков Борисович то ли с восхищением, то ли с осуждением, – восемьдесят…

– Он ведь уже трижды дедушка!

– Н-да-а-а, – опять неопределенно то ли восхищается, то ли осуждает Яков Борисович, – Дедушка.

Поликарповна, досадливо гремя посудой, резюмирует:

– Дедушка он! Да, дедушка! Дедушка он легкого поведения! – И с угрозой, ни на кого не глядя, – А от некоторые ему почему-то завидують! – шваркает крышку на кастрюлю и мрачно выходит из кухни, вытирая на ходу руки о фартук.

Яков Борисович и Берта Иосифовна весело переглядываются.

Берта Иосифовна пришла домой после похорон своей знакомой, смотрит на себя в зеркало, подкрашивает губы:

– Поликарповна, голубчик, когда я умру, губы мне накрась.

Поликарповна растерянно стоит в дверях. Ее лицо кривится, а глаза наполняются слезами.

– Ты что, Поликарповна? Ну что ты так смотришь? Прекрати!

– Да не, Берта Осивна, просто я смотрю, каким цветом красить. У вас же этих помад целый ящичек! – ворчит Поликарповна и уходит плакать на кухню.

Муж Поликарповны, ветеран войны, умер десять лет назад. Прослышала она, что ветеранам войны лекарства дают бесплатно. Звонит в аптеку «Ветеран» и осторожно спрашивает:

– Вы лекарства ветеранам бесплатно даете?

Там, видимо, ответили утвердительно.

– А всем ветеранам даете?

Там снова ответили.

Тогда Поликарповна спрашивает тихо и заговорщически:

– А-а… А покойникам?

На другом конце ойкнули и бросили трубку.

– Ясно. Не дают, значит, покойникам, – мрачно констатирует Поликарповна.

Поликарповна приходит домой разрумяненная, радостная и возбужденная. Говорит:

– Слухайте, Берта Осивна!!! Стою на остановке. Темно. Я одна-одинешенька стою… Останавливается машина, и стекло сползает плавненько, медленно, а оттуда хлопчик пьяненький выглядует и говорит: «Женщына, я хочу вас снять !!!» А я не растерялася и отвечаю ему с гордостью: «Молодой человек! Меня нельзя снять! Я уже нефотогеничная» . Ну он потом меня, конечно, разглядел. Но все равно, Берта Осивна, я – грудь уперед, приосанилася, чтоб этот цуцык знал, шо теряет!

Поликарповна повадилась ходить в клуб на собрания конфессии «Врата Сиона».

– Поликарповна, зачем это тебе? Ты же православная, – интересуется Берта Иосифовна.

– А мине там нравится, там старушки собираются, музыка играет, такой кларнет, пирожные дают, и ихний батюшка в черной тюбетеечке, такой молодой ласковый красавец. С зубом золотым…

Подходит воскресенье, Поликарповна сидит дома. Ее спрашивают, а как же «Врата Сиона»? Она сокрушается:

– Я сегодня не пойду, всех пригласили к батюшке на большой обед.

– И что?

– Там будет очень много всякого вкусного…

– Ну?!

Поликарповна мнется.

– Так что ж ты сидишь, не идешь?!

– Э… – печально отмахивается. – Неудобно… Туда идти – это уже надо верить .

– Театр я, конечно, люблю, – говорит Поликарповна, – только ни один спектакль не могу досмотреть до конца.

– Почему?

– Так нам, пенсионерам, дают билеты за пятьдесят копеек на первый ряд. А из первого ряду на сцену можно смотреть только лежа. А если пенсионер лег, то все, сразу засыпает. Так и лежим все рядком на первом ряду, нарядные старички и старушки, иногда даже храпим – артисты привыкли.