Сергей Кузнечихин - БИЧ-Рыба (сборник)

Вот вам и наливочка. Вот вам и боцман с траулера, похожий на геолога.

Потом бородач признался ему, что приезжал в Москву уговаривать беглого сына вернуться. А у того уже и жена чья-то дочка, и в партию вступил – никак в тайгу невозможно. Вот и сговорились они выкрасть работника взамен. И план, между прочим, городской сынок придумал, все по науке. Вывезли одурманенного в Сибирь. Потом в укромном месте выждали, пока речка вскроется. Наливочку силком в рот наливали, чтобы в себя раньше времени не пришел. Ледоход еще не закончился, а старшая дочка, рискуя жизнью, между льдинами лодку пригнала. Работник-то, кроме всего, и в мужья намечался. У бородача две дочери на выданье сохли. Документов на них не было, но лицо достоверней любой метрики. И родились они, по всей вероятности, не намного позднее полной коллективизации. Бородач уточнил, что старшая появилась на свет божий ранней весной, а младшая через два года – осенью. Так что старшая жениху чуть ли не в мамочки годилась. А что – в Индии тринадцатилетние мамаши совсем не редкость. Но отец разделил жениха по справедливости: старшая лодку пригнала, значит, сердцем чувствовала, что суженый ждет, потом, когда все сроки прошли, а приплода не появилось – отобрал и женил на младшей. Но и от перестановки слагаемых сумма не изменилась. Тогда он снова вернул пленника старшей дочери. Но парень оказался из тех орлов, что в неволе не размножаются. А неволя была лютая.

Вы можете представить жизнь столичного мальчика без танцев, без пива и, главное, без хоккея?

И я не могу.

Развлечений – ноль, а работы девять десятых, от восхода до заката, без выходных и без отгулов за сверхурочные. Какие к черту отгулы, когда у бородача две коровы, бык, пара гнедых и огород без забора, то есть – паши, копай, а до края не докопаешься. Весной пахота, осенью уборка, летом сенокос и сверх плана шишки, ягоды, охота… Хозяин его с первого дня впряг. А когда заподозрил, что парень по ночам сачкует в постели, увеличил дневную выработку в два раза. Разжаловал двукратного зятя в батраки. А собственное здоровье начал старательно беречь, чтобы хватило силенки на случай батрацкого бунта. Идут, к примеру, шишкарить – зятек с колотом уродуется, а он шишечки подбирает. Надо дровину перенести – сам за хвост берется, а ему комель оставляет. В долгожители нацелился, а туда можно въехать только на чужом горбу. Коня жалеть – себя истомить. Единственное дело, от которого освободил зятька, – это рыбалка. Боялся, что утопит. Или убежит. Он и лодку на цепь посадил, а ключ от замка в подштанники на ночь прятал, не хуже Кащея Бессмертного, а возле кровати собака спала, шаг сделаешь – и сразу же предупреждающий рык. И решил парень плотик связать. Работы вроде на три дня, а пришлось целое лето угробить. Пока сухостоины выбрал, пока подрубил, пока до берега доволок… А все ведь тайком да урывками, под двойной слежкой: с одной стороны тесть караулит, чтобы работник не отлучался, с другой – жена от сестры бережет. Бревна собрал, а связать нечем. Скоб в хозяйстве нет, гвоздя лишнего выдрать неоткуда. Думал, думал, пока не догадался взять лосиную шкуру, разрезать на тонкие полоски и сплести из них канат. На сколько бы хватило такого плота? Если бы на первом приличном перекате не развалился, на втором – как пить дать. Нахлебался бы. Только не успел опробовать. Выследил его бородач и посадил в погреб на пятнадцать суток с карающим режимом. Оставил его наедине с бочкой соленой рыбы, а воду давал два раза в сутки. И сидел бедняга в яме, совсем как Жилин и Костылин. Хорошо еще младшая сестра то водички, то ягод через отдушину спускала, нащупывала подступы к сердцу за спиной у старшей. А бородач – кремень, спустился к нему только на тринадцатый день срока, и не затем, чтобы амнистию объявить, – пришел для воспитательной беседы на тему «Не зная броду, не суйся в воду». И убедил. А куда денешься. Речку-то парень действительно не знал. Сколько плыть? Куда речка вынесет – в Обь или в Амур, а может быть, и в Ледовитый океан? И опять же – опыта никакого. Если он видел, как плыла-качалась лодочка по Яузе-реке, это еще не значит, что сумеет сплавиться по воде кипящей в шиверах и перекатах. Не говоря уже о порогах… Так что сиди и не рыпайся, если жить хочешь.

И он не рыпался. Около пятнадцати лет сидел. Такой срок только за хищение в особо крупных размерах полагается, даже за изнасилование меньше дают.

Раз пять за это время вертолет прилетал. Но бородача врасплох не застанешь, только в небе винтокрылая птица застрекочет, он пленника в подполье, а на люк – ларь со шкурами.

Два раза в год хозяин уходил на лодке за припасами: соль, мука, патроны и по мелочам кое-что. Дней по десять тратил на эти командировки. Может быть, и специально где-нибудь отсиживался, чтобы парень почувствовал, как далеко до человеческого жилья. Пока старик путешествовал, пленника стерегли дочки. Одну-то уговорить можно, а двух – бесполезно. Соперницы. Друг дружку боятся и шпионят одна за другой. А потом отцу ябедничают. Одна хочет назад мужа вернуть, а другой отдавать жалко. При батюшке воевать боялись, а чуть вдвоем останутся, сразу за волосы, одна в другую вцепятся и молчат. А он рядом стоит и подзуживает – иного-то развлечения нет.

Так вот и жили. Солнце встанет, потом зайдет. Снег выпадет, потом растает. Лето раз в году, а зима каждый год…

И пошел он однажды на охоту, выбрался размяться, безо всяких задних мыслей, но хозяин как раз был в отъезде. Поэтому и забрел далеко. И вдруг – выстрел. Поначалу он даже не понял, подумал, что померещилось. И если бы еще раз не пальнули, так бы и возвратился. Но два раза подряд одно и то же не мерещится. Подхватился и напропалую. Бежит и орет: «Люди, помогите!» Летел, земли под собой не чуя, а в северной тайге такие полеты обязательно кончаются падением и ссадинами, если повезет и не сломаешь ногу. Но день был везучий. Уткнулся носом в мох, только штаны на коленке порвал. Хотел вскочить, а над ним мужик с карабином на изготовку.

– А ну-ка, – говорит, – без крику, рассказывай, кто за тобой гонится, только не ври, и покороче.

– Никто, – кричит, – не гонится.

– А чего же тогда убегаешь? – удивляется. – Рассказывай. Только слезы сначала вытри, не люблю я плачущих мужиков.

А у того и впрямь слезы без остановки, вытирает, а они все равно ручьем. Кое-как выплакал свою историю, но охотник попался недоверчивый. Оно и понятно – мало ли в тайге темных людишек бродит, иному дай только ногу поставить, а весь он и сам влезет. Охотник глаз щурит, а парень на колени перед ним – что угодно, мол, делай, только назад к бородачу и его дочкам не сдавай. И охотник сжалился, пообещал разобраться. У него рядышком лодка стояла. Поднялись вверх по реке, а там – избушка, точнее, настоящий дом, совсем новенький. Хоромину эту построили для какого-то очень большого начальника, а охотник ее караулил, вроде как егерем считался. И чего только в этой избушке не было: баня, камин, два мягких дивана, даже телевизор, правда, не работающий. А консервов в подполе – за пятилетку не пережуешь, даже война не страшна – ни гражданская, ни экономическая. И такие консервы, которые он и не видал, и не едал. Только выпивки не было. Но он и от консервов опьянел. Так объелся, что три дня пластом лежал. Вот до чего натуральная пища обрыдла.