Заур Зугумов - Бродяга. Воскрешение

Думая, что слишком спешу, я привел свой прикид в надлежащий вид и, уже на ходу поправляя свой «кис-кис» и подойдя к лестнице, хотел было спуститься вниз, как вдруг остановился как вкопанный. Вся компания уже в собралась и ждала меня в вестибюле. Я на секунду-другую замешкался, продолжая приводить свой туалет в порядок, и, видимо, делал это не совсем ловко, так как в следующую минуту мои действия вызвали приступ непринужденного и дружеского смеха. Тут и мне пришлось невольно улыбнуться, чтобы не выглядеть полным идиотом.

— Прошу прощения, господа, — скрывая неловкость, проговорил я, преодолевая последние ступени лестницы, — я, к сожалению, забыл, что уже целый день как нахожусь в Германии.

— Ну что вы, Заур, — положив мне дружески на плечо руку, проговорил Сергей в тот момент, когда мы уже садились в лимузин, заказанный специально по этому поводу. — Для человека, который еще только утром ступил на эту землю, вы очень неплохо выглядите. Видели бы вы нас с Наташей, когда мы еще только обживались здесь. Какими мы были? Натуральные лапотники, не иначе!

— Ну скажешь тоже, «лапотники», — пыталась возразить супругу Наташа. — Слова-то какие, Сергей, и где ты их только находишь?

— В русском языке, моя дорогая, в русском языке…

— Да, действительно, вы знаете, Заур, — пытаясь примириться с мужем и вставить по ходу разговора и часть своих женских воспоминаний, продолжала Наташа, — мы так долго не могли привыкнуть к окружающей нас педантичности и порядку, что очень часто попадали в весьма щекотливые ситуации. Ведь в Союзе, в сущности, все то же самое, но, к сожалению, с точностью до наоборот. И лишь превосходное знание немецкого помогало нам еще как-то выбираться из расставленных обстоятельствами ловушек.

— Немудрено, — мило улыбаясь супруге, продолжал Сергей, — ведь преподавала нам немецкий уроженка этих самых мест, не так ли, дорогая?

— Да, точно, — вспомнила Наташа имя-отчество их институтского преподавателя, — она была родом именно из Гамбурга.

Я думал, что и Лариса вставит пару-тройку слов в эти воспоминания, но она молчала. Так, слушая непринужденную беседу супругов о впечатлениях, связанных с их давним прибытием на чужбину, мы подъехали к блистающему огнями ресторану. Кабак такой же шикарный и зеркальный, как и все, что мне удалось уже увидеть в этой стране почти за сутки. Рядом с рестораном огни горели и переливались так, будто мы прибыли на праздник жизни.

Гарсон провел нас к заказанному столику. Вечер еще только начинался, и публика понемногу заполняла места. Столик наш оказался почти в середине зала, возле маленькой, из белого мрамора колонны, рядом с огромной деревянной кадушкой, в которой, судя по широкому стволу, росла очень старая пальма.

Лариса в этот вечер решила покорить всех, она явно была в ударе. Мужчины не сводили с нее глаз, а посмотреть было на что: узкое платье от Диора из шелкового крепа цвета пармской фиалки и ожерелье из аметистов и бриллиантов. Тонкой кожи перчатки по локоть, окрашенные в тон платья.

Со сцены доносилась знакомая мелодия аргентинского танго, а в воздухе витал аромат каких-то восточных благовоний, уюта и спокойствия. Сам того не замечая, я пригласил ее на танец так непринужденно и галантно, как если бы я проделывал подобное по нескольку раз в неделю в разных салонах европейских столиц.

— А голос крови значит никак не меньше, чем воспитание, — нежно проговорила мне Лариса. — Как ты считаешь, дорогой?

Что я мог считать? Я улетел от кайфа. Я блаженствовал.

— Да, безусловно, ты, как всегда, права, — ответил я, думая о другом. Да и о чем можно говорить в такой момент? Она конечно же знала, что неотразима, и пыталась, нежно кокетничая, свести меня с ума, и у нее это неплохо получалось. Так что, когда кончился танец, я не знал, радоваться мне этому или быть в печали — так эта фея вскружила мне голову. Но слава богу, разум еще не покинул меня.

Изучая меню и одновременно задавая мне разные вопросы, Сергей был приятно удивлен, когда узнал о моих предках и о том, что я долгие годы прожил в Москве у своего деда. Под долгими годами я, конечно же, подразумевал и некоторые из них, проведенные в заключении.

Тем временем подошел гарсон, мы сделали заказы, и Сергей наконец обратился ко мне с вопросом, которого я ждал уже добрых полчаса:

— Что вы будете пить, Заур?

И тут мне в голову пришла оригинальная мысль, осуществив которую, я, можно сказать, и определил дальнейшее отношение к себе этого славного семейства.

— Бордо белое, сухое, урожая тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, — подняв только глаза, проговорил я гарсону тоном маркиза, с апломбом, давно заученным в камерах Бутырского централа.

— Бордо у нас, конечно, есть, но, к сожалению, я не знаю года сбора урожая. Подождет ли господин, пока я это выясню? — вытянувшись в струнку, будто солдат на параде, и «почувствовав клиента», как говорят официанты на южных курортах России, проговорил гарсон, ожидая ответа.

— Да, конечно, — ответил я не сразу, боковым зрением промацовывая обстановку, — мы отмечаем маленький юбилей, и хочется, чтобы этот вечер оставил у нас приятные воспоминания.

— О, можете быть в этом уверены, господа, — медленно и с достоинством, приличествующим официантам таких заведений, как это, проговорил гарсон, — я все сделаю для того, чтобы у вас остались неизгладимые впечатления от этого чудесного вечера.

Он стоял между дамами и, уже не в первый раз склоняя голову, пытался разглядеть своим ястребиным взором сапфировый перстень, который был надет на мизинец моей пассии. Но, схлестнувшись с моим диким взглядом, как бы стушевался и, уже не сводя с меня глаз, проговорил покорно, как и подобает слуге:

— Позволит ли мне господин на время отлучиться, чтобы оформить заказ?

— Да, да, ступайте, любезный, — уже почти не глядя на него, проговорил я, сопровождая свое милостивое согласие высокопарным жестом английского лорда. Этот наглец заслужил такое обращение и, судя по его походке, кажется, это понял.

В этот момент я действительно чувствовал себя так, будто и вправду являюсь тем, за кого себя выдаю. В глубине души мне даже стало обидно за то, что я пытаюсь пустить пыль в глаза какому-то официанту. Я сидел, откинувшись на спинку кресла, смотрел на эстраду и молча ожидал продолжения начатого мной спектакля. За столом на некоторое время воцарилась тишина, которую, как всегда, нарушила женщина.

— А почему именно тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, Заур? Эта дата связана у вас с чем-нибудь приятным? — полюбопытствовала Наташа.

— Приятным? О да, Наташенька, с весьма приятным, ведь это год рождения Ларисы, а в это время, я уверен, на свет не могло появиться ничего плохого.