Заур Зугумов - Бродяга. Воскрешение

Еще до прихода поезда менты, которым предстояло меня сопровождать, предупредили о том, чтобы я не вздумал бежать, но сказано это было лишь для проформы, потому что мои сопровождающие смотрели на меня кто с жалостью и состраданием, а кто и с ядом в душе и известной долей брезгливости. Это я успел про себя отметить еще тогда, когда впервые увидел всех троих во дворике КПЗ. Дело в том, что состояние мое в то время, мягко выражаясь, оставляло желать лучшего. Чахотка почти каждую минуту давала знать о себе сиплым грудным кашлем, а несколько дней назад вновь открылось кровохарканье.

Так что о каком побеге могла идти речь? Менты это прекрасно понимали. Посадка в вагон была недолгой — прощаться ни мне, ни мусорам было не с кем, да и состав из-за опоздания стоял всего несколько минут, поэтому почти сразу после того, как мы вчетвером вошли в купе, поезд тронулся, потихоньку набирая скорость.

В купе легавые выделили мне левую нижнюю полку, чтобы я постоянно был у них на виду и не смог предпринять никаких тайных и незаметных для них действий. Более того, когда я прилег отдохнуть, майор, их главный, — высокий и здоровый, как боров, даргинец, с пухлыми губами и большим крючковатым носом, приказал мне, чтобы я лег головой к двери и повернулся к стенке.

— Вы ведь понимаете, Зугумов, что можете нас заразить? — При этом он брезгливо морщился и прикрывал рот цветастым носовым платком.

Я решил, что не стоит возражать по этому поводу. Да и тем более не хотелось мне ни спорить, ни даже разговаривать. Единственным моим желанием тогда стало узнать о конечном пункте нашего маршрута. Но о нем, к сожалению, знал только один майор. Двое других легавых были моложе меня, шустрые и веселые молодые мусора, по сути неплохие ребята, которые почти так же, как и я, по ходу нашего совместного вояжа не то что невзлюбили, а буквально возненавидели эту пожилую бестию в форме майора милиции. Ох и попортил он нам троим крови за время нашего совместного существования! Мы почти сразу, еще в начале нашего пути, нашли общий язык и неплохо ладили между собой, но я, конечно, при этом всегда помнил, кто есть кто, и не обольщался на этот счет.

Удивительно, но майор относился к своим коллегам почти так же, как и ко мне. Думаю, что он мстил таким образом за их человечность. Я не раз слышал, как он разъяснял им, что я — не человек, а бандит и убийца и мое разоблачение — дело самого ближайшего времени.

— Пока он будет находиться в ЛТП, следователи наверняка найдут доказательства его вины, а нет, так все равно от чахотки скоро подохнет!

Около двух тысяч лет назад какой-то индийский купец придумал новый цифровой знак — ноль. Это до сих пор самая ходовая цифра! Я бы соединил ее знаком равенства с именами многих легавых, встречавшихся на моем пути. В частности, это определение, без всякого сомнения, могло бы подойти и этому майору. Мент, подобный ему, привыкший всегда вращаться на самом дне общества, видеть только его язвы, всегда кого-нибудь подозревать, не может и не хочет верить в чью бы то ни было порядочность. Напротив, он склонен видеть урода или сумасшедшего во всяком, кто по своим личным качествам стоит выше толпы. Мусор разбирается в пороках, но великие человеческие качества скрыты от него за семью печатями.

Вот таким был эта мразь в погонах, у которого его молодые коллеги, по моей просьбе, никак не могли выведать, куда же они меня везут. Дошло до того, что они пригрозили ему, что из Баку позвонят домой и пожалуются начальству на его отношение к подчиненным. Лишь только после такой угрозы, которая странным образом подействовала на это ничтожество, он наконец открыл им конечный пункт нашего маршрута. Как ни странно, а точнее будет сказать, по велению Всевышнего, это была Средняя Азия, республика Туркменистан, город Байрам-Али.

Почему именно Туркмения? Дело в том, что в стране в то время ЛТП наркоманов находились, в основном, в азиатских республиках, очевидно исходя из того, что Азия фактически являлась и является родиной всего кайфа. Лишь одна республика на Кавказе имела подобное учреждение, это была Грузия. Кстати, забегая немного вперед, скажу, что Лимпусу пришлось находиться в ЛТП именно в Грузии, в Тбилиси.

Когда я узнал о том, что меня везут в Среднюю Азию, сердце мое дрогнуло и тут же забилось барабанной дробью, хотя внешне я был спокоен и ничем не выдал своего волнения. Но лишь стоило мне прилечь и повернуться лицом к стенке, как прямо передо мной предстал образ моей молодой красавицы жены, которую я, несмотря ни на какие наговоры, все еще безумно любил.

Теперь мне придется вернуться немного назад, чтобы стали понятны мои чувства и переживания, которые преследовали меня в пути, до тех пор, пока судьба не свела меня с моей половиной и вспыхнувшая с новой силой любовь к ней не дала мне умереть от коварной и безнадежной чахотки.

Еще во время следствия, когда я был препровожден из бакинского централа Баилово в тюрьму Шуваляны, которая находилась на окраине Баку, как-то перед самым закрытием нашего дела на допрос ко мне пришел Алиев Рашид. Хотя, по сути, допросом нашу беседу назвать было трудно, это было применение приемов психологических атак на подследственного умным и образованным легавым.

Прекрасно изучив мое досье, копаясь в архивах МВД и опрашивая знакомых и соседей, он сделал заключение, что, во-первых, роднее и дороже матери с бабушкой у меня не было никого на свете, дети были не в счет, на то они и были еще малыми детьми; второе — я безумно любил свою жену. Больше в этом мире меня не могло удержать ничто.

Что же касалось моей принадлежности к определенному кругу людей в преступном мире, то правоохранительные органы Дагестана в общем и начальник отдела УГРО по убийствам и бандитизму в частности тогда еще и близко не знали, кто они, эти Воры в законе и их, как они называли таких, как я, «приспешники». Я был почти уверен, что с этой стороны мне ничего коварного, мусорского опасаться не стоит.

Так что, исходя из того, что ни матери, ни бабушки моей в живых уже не было, единственным человеком на свете, который мог бы повлиять на меня тем или иным образом, для Рашида Алиева оставалась моя жена Джамиля. И стоит заметить, что он был по-своему прав. Когда умерла моя мать и я был арестован, Джамили не было в Махачкале, она приехала туда немного позже. Зная наверняка, что теперь, в связи с моим арестом, ее не оставят в покое, вызывая в милицию на допросы и мороча голову, как это обычно бывает в таких случаях, она тихо и спокойно забрала младшую дочь Хадишку и тут же уехала назад в Самарканд. Я, разумеется, о переменах в ее жизни ничего не знал, находясь в абсолютной изоляции.