Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

Ах, если бы каким-то чудом эта ночь оказалась всего лишь болезненным бредом, галлюцинацией!

Маринина рука так и осталась в его волосах. Марина не решалась убрать ее, чтобы его голова не перекатилась обратно. Она гадала, что Сталин теперь о ней подумает? Действительно ли скажет о ней Булгакову? Всерьез ли посоветовал стать киноактрисой?

Марина вообразила, как Сталин сидит в этом зале со своими соратниками: Микояном, Калининым, Ворошиловым, Молотовым, восхищаясь ее искусством. Может быть, ему захочется с ней еще разок повидаться. Может, попросит Егорову опять ее привести к нему.

Но вдруг Марине вспомнились гневные выкрики Аллилуевой, ее обвинения. Марина вздрогнула, инстинктивно прижав голову спящего Сталина к своей груди. Как ее назвала Егорова? Самой большой ревнивицей из всех фанатичек святого Владимира Ильича.

Но только ли дело в ревности?

«Ты меня просто убиваешь, Иосиф! Ты тиран! Ты меня тиранишь, ты всех тиранишь…»

Марина закрыла глаза. Она снова мечтала мгновенно перенестись из Кремля в свою комнату. Ах, если бы это было возможно!

Она даже не знала, который час. У нее вообще не было ручных часов. У него-то, наверно, были, но сейчас на его запястье она их не обнаружила. Однако Марина прикинула, что уже скоро начнет светать. Только бы дотянуть до утра. Еще несколько часов, и, глядишь, она впрямь выйдет на сцену королевой.

Марине все-таки удалось заснуть, но ненадолго. Их обоих разбудили донесшиеся из коридора крики. Сталин приподнялся на локте, и в его глазах на миг промелькнуло удивление, что рядом с ним обнаженная девушка. Марина села на диване и, стыдливо потупившись, прикрыла рукой грудь. Воздух в зале был спертый, ей было трудно дышать.

Вопли за дверью стали еще громче. Слышались и мужские и женские голоса. Отчаянные выкрики перемежались причитаниями, так что было невозможно понять, в чем дело.

Сталин провел рукой по волосам и тоже сел на диване. Она подвинулась, освобождая ему больше места. Он к ней не прикоснулся и не сказал ни слова. Молча поднял с пола галифе и встал, чтобы одеться.

Причитания за дверью не стихали. Марина, отыскав свое платье и трусики, начала поспешно одеваться. Сталин тем временем, достав из нагрудного кармана гребешок, неторопливо причесывался. Делал он это тщательно, проверяя ладонью, хорошо ли лежат волосы. Марина искала свои туфельки, когда Сталин уже направился к двери. Она его больше не интересовала. Будто и для него теперь стала невидимкой. Растворилась во мраке.

Когда Сталин распахнул дверь, голоса разом смолкли. Свет из коридора пал на экран. Вдруг раздался истерический женский вопль: «Иосиф! Ах, Иосиф Виссарионович!»

Сталин ворчливым тоном начал выяснять, что стряслось. Встав на колени, Марина шарила по ковру в поисках туфелек и наконец нашла их под одним из кресел. У нее шумело в голове от тяжкого похмелья. В висках отчаянно билась кровь пополам с выпитой за ночь водкой.

В коридоре теперь звучал только голос Сталина. Он задавал вопросы, которые ей не удавалось расслышать. Ответов она вообще не слышала, кажется, их и не было.

Она почувствовала, что у нее дрожат руки. Видимо, к ней все-таки подобрался ужас. Сидя на полу, Марина надевала туфельки. Она чувствовала боль во всем теле — и плечи ломило, и бедра, и поясницу, и затылок. Словно ее протащили по булыжникам.

Из коридора теперь не доносилось ни криков, ни ворчания, только звук удаляющихся шагов. До нее никому не было дела. Ну, и как ей выпутаться? Ведь даже плащ остался в прихожей у Ворошилова.

Марина поспешно вскочила на ноги, когда в кинозал проникла какая-то тень. В мерцании экрана она узнала Егорову.

— Галя!

— Тс-с! Молчи!

Егорова подошла к ней вплотную и шепнула:

— Быстрей, Мариночка! Надо срочно отсюда убираться.

— А в чем дело? Что там происходит?

— Потом, потом…

Егорова была ненакрашенной. Выглядела осунувшейся. На голову был накинут платок. В своем просторном плаще она теперь смотрелась полней, чем казалось вчера. Но когда Галя его распахнула, под ним обнаружился сбитый в комок Маринин плащ.

— Надевай! Быстрей же…

— Но почему?..

— Молчи! Все потом… Быстро!

Она выглянула в коридор и, убедившись, что там никого нет, подала знак Марине: путь свободен! Они вновь оказались в лабиринте. На этот раз Егорова избегала постов. Они блуждали в неосвещенных служебных коридорах. Егорова крепко держала Марину за руку, не давая ей споткнуться на многочисленных лестницах. Она и в темноте тут прекрасно ориентировалась. Галина раскрыла последнюю дверь, и женщинам в лицо пахнул морозный ветер. Уже занимался рассвет. Густо падал снег влажными хлопьями, которые таяли, едва коснувшись земли. Черный асфальт маленькой площади маслянисто поблескивал. Ветви могучих елей сгибались под тяжестью снега.

— За мной!

И Егорова направилась в сторону заснеженных деревьев, наконец отпустив Маринину руку. Они шлепали по подернутым ледяной корочкой лужам. В Марининых туфельках уже хлюпала вода. Галина теперь почти бежала. Когда женщины проносились между деревьями, ветки хлестали их по лицу. Снег сыпался Марине за воротник. Они выскочили на аллею, ведущую к Патриаршим палатам. Их купола так же тускло, угрюмо серебрились, как и рассветное небо. Здесь их поджидала машина. Рявкнул мотор, пахнуло выхлопным газом. Марина узнала автомобиль Галиного мужа. Но с бампера исчез флажок.

Едва женщины рухнули на заднее сиденье, шофер рванул с места. Егорова, положив руку Марине на запястье, подала знак, чтобы она молчала. Машина притормозила у Боровицких ворот. Водитель опустил окно и показался охране. Солдат, кивнув головой, поднял шлагбаум, не поинтересовавшись пассажирами. Автомобиль выехал из Кремля, оставив по левую руку Москву-реку и храм Христа Спасителя, уже год как лежавший в руинах. Тут Егорова сунула Марине в ладонь листок бумаги и чуть кивнула на затылок шофера. Это опять знак: «Молчи, ни звука!»

Марина развернула листочек. Записка, но неразборчивая! Егорова убрала руку с Марининого запястья, чтобы она смогла поднести бумажку к самым глазам.

Н. А. ЭТОЙ НОЧЬЮ ЗАСТРЕЛИЛАСЬ.

ВЫСТРЕЛИЛА СЕБЕ ПРЯМО В СЕРДЦЕ.

ЧТО ЭТО САМОУБИЙСТВО, НЕ БУДЕТ ОБЪЯВЛЕНО.

И ТЫ ПОМАЛКИВАЙ!

Н. А., Надежда Аллилуева!

Все-таки Марина вскрикнула. Егорова больно ущипнула ее за бедро. Взяла у нее записку и порвала в лоскуты. Затем разжевала их и решительно проглотила.

Теперь не только Марининым ступням было холодно, озноб разбежался по всему телу. У нее перехватило дыхание. Галина опять стиснула ей бедро. Теперь понежней, но пальцы у нее были железные.

Миновав Ленинскую библиотеку, автомобиль остановился на Арбатской площади у пока еще безлюдного Гоголевского бульвара. Марина жила отсюда неблизко, на Первой Мещанской. Она удивленно воскликнула: