Ольга Лукас - Бульон терзаний

Ульяна села на место. Все молчали. В наступившей тишине слышно было, как гудят лампы дневного света. Скрипнула дверь – это вернулась Елена.

– Блестящая речь! Все правильно сказали, уважаемый режиссер! – прочувствованно произнесла она.

– Вы же говорили по телефону, – растерялся Владимир, – разве вы что-то слышали?

– Фрагментарно. Не полностью. Воспроизвести не смогу. Но чувствую, это были великие слова. И они достойны овации. – Елена зааплодировала. И, уже обращаясь к коллегам, добавила: – Ну, хлопайте тоже! Мне одной отдуваться?

Петр Светозарович изобразил несколько ленивых хлопков. Остальные подхватили. Владимир нерешительно поклонился. Аплодисменты усилились. Он поклонился уже уверенно. К аплодисментам прибавились крики: «Ура! Браво! Россия, вперед!» Капитана приняли в команду.

Вдоволь накричавшись и с непривычки отбив себе ладони, артисты успокоились и выжидающе посмотрели на режиссера – а дальше-то что? Владимир достал свой экземпляр пьесы и заговорил:

– Каждый из вас получил свою роль. Каждый получил? Отлично. Мне бы хотелось, чтобы вы уже сейчас начинали учить текст. Особенно это касается тех, у кого большая роль. Только кажется, что оно само выучится во время репетиции. Не выучится. Если не прилагать к этому усилий. Так, а где ваш экземпляр? – спросил он у Елены.

– Я не стала брать, – ответила она, – мне не надо. Я вчера заехала в книжный. Купила там «Горе от ума» и еще детектив, который на кассе лежал. Начала читать и то и то. Пока ничего не поняла.

– Очень похвально. Но мы будем ставить не всю пьесу дословно. Кое-где я уже сократил, кое-где мы сократим или добавим вместе. В распечатку удобнее будет вносить исправления. Нина, передайте ей, пожалуйста, роль Лизы.

– Цензура? У нас? – возвысил голос Эдуард. – Было бы интересно узнать ваши мотивы.

– Это не цензура. Понимаете… Я постарался адаптировать пьесу к нашей труппе. К особенностям некоторых актеров.

– А может, мы вообще не будем играть, раз у нас нет способностей? – грозно спросил Компетентный Борис. – На кой черт все это затевать, тратить денег кучу?

– Я не сказал «способности», – мягко уточнил Владимир, – я сказал – «особенности». Что именно вам непонятно?

– Нам все непонятно, – строго сказал Компетентный Борис, – объясните на примерах.

– На примерах? Хорошо, на примерах. Возьмем… – Владимир перелистнул страницы своего экземпляра, – вот, действие второе, явление 14. Тут я позволил себе убрать две строчки из реплики Лизы: «А я… одна лишь я любви до смерти трушу. – А как не полюбить буфетчика Петрушу!»

– А что такого в этой строчке? – набычилась Елена. – Почему это мне нельзя любить Петрушу?

– Во-первых, непохоже, чтобы такая женщина, как вы, боялась любви, – польстил Владимир, – а во-вторых, позволю напомнить, что буфетчика Петрушу играет… не самый юный сотрудник этого коллектива. Покажитесь нам!

Краснодеревщик со склада встал, раскланялся, сел. Княжны хихикнули.

– Ну, это мелочи, – заметил Компетентный Борис, – еще что?

– Еще. Вот, – перелистнув несколько страниц, продолжал Владимир. – Сплетню о том, что Чацкий сошел с ума, в оригинальном тексте распространяют два господина, которые появляются только для того, чтобы распространить сплетню. Я подумал – у нас целый отряд княжон. Да и женщинам как-то сподручнее сплетничать. Так что два действующих лица долой, а княжнам добавится текста. С вами, девушки, мы потом отдельно разберемся, кто что говорит. Пока решайте сами. По-крупному я ссамовольничал только один раз. Вырезал весь фрагмент с Репетиловым. У Репетилова остается всего несколько фраз – при разъезде.

– И так всегда! – воздел руки к потолку печальный Горюнин. На самом деле он был рад тому, что не придется учить большую роль.

– Разъезд я тоже сократил, – не обращая на него внимания, продолжал Владимир. – Важно, что Чацкий слышит, как о нем все судачат. А то, как отбывает каждый из персонажей, в данном случае не столь существенно. Упразднены и лакеи. Я также убрал некоторые приметы времени, оставил то, что не изменилось со времен Грибоедова до наших дней.

– Так что же осталось от пьесы? Хоть что-то осталось? – удивился Петр Светозарович.

– Вы не поверите. Почти все.

– Разве можно вот так взять и выбросить целые куски? – спросила княжна, которая увлекалась ирландскими танцами.

– Можно, если это необходимо по режиссерской задумке, – заверил ее Владимир. – Работа режиссера – всегда соавторство. Можно полностью изменить смысл, если по-своему расставить акценты и поменять интонации. Но мы ничего принципиально менять не будем. И уже сейчас – да, Борис Станиславович, я помню, что у вас встреча, – сейчас мы приступим к первой читке. Начнем с самого начала… Лиза просыпается в кресле, она караулила свою госпожу и ее возлюбленного и уснула. Елена, Лиза – это вы. Приготовиться Петру Светозаровичу, потом Ульяне и Дмитрию… Где Дмитрий? Почему нет Молчалина?

– Его Павел Петрович после обеда с бумагами послал в налоговую, – наябедничал Горюнин. – Сказал: «Из-за ваших спектаклей я не намерен второго курьера нанимать!» Я мог бы, если надо, подменить отсутствующего товарища.

– Не надо подменять, – мысленно досчитав до пяти, сказал Владимир. – Сегодня за Молчалина я. Елена, начинайте.

Зашелестели бумаги. Заскрипели стулья. Зашуршали извилины. И тут у Елены снова зазвонил телефон.

– «Светает!.. Ах! Как скоро ночь минула!» – машинально продекламировала она в трубку. – Нет, я не в Нью-Йорке. С чего вы взяли? Что-что? Перезвонить, когда полностью рассветет? Ладно, перезвоню. – Она отложила телефон и сказала в сторону: – Больной какой-то. При чем тут Нью-Йорк? Так с какого, говорите, места мне читать?

– С начала, – бесцветным голосом повторил Владимир. – Рекомендую всем перевести мобильные телефоны в бесшумный режим, иначе Борис Станиславович не успеет на встречу и очень рассердится.

Офисные работники в испуге потянулись за телефонами. Раздались мелодичные трели и переливы. Даже Елена приглушила свою трубку и с чувством повторила:

– Светает!.. Первая читка началась.

В Среднем Камерном все реже давали «Горе от ума», подстраивая расписание под гастрольный график проживающего в Ницце Чацкого. Но вот Капитана посетила свежая мысль – обзавестись вторым Чацким, а публике не сообщать, какой из двух выйдет нынче на сцену. Люди, конечно, шли, чтобы увидеть живьем народного артиста, который в последние десять лет слишком редко появляется перед народом. Обнаружив же, что вместо знаменитости вышел какой-то юноша, зрители скрипели зубами, но зал обычно не покидали – раз уж выбрались в театр, придется смотреть, деньги ведь «у плочены».