Лия Флеминг - Забытые письма

Гай вошел в здание и встал в конец очереди. Ему казалось, что в полосатой школьной куртке он привлекает слишком много внимания. Когда он подошел к столу, сержант удивленно посмотрел на него.

– Вы что-то забыли? Передумали? Нет уж, теперь поздно идти на попятную. Следующий! – и он перевел взгляд на юношу, стоявшего за Гаем.

– Сэр, я хочу записаться в армию, – вежливо произнес Гай.

– Ах так? Нет, приятель, ты не можешь записаться дважды. Ты у меня уже записан. Следующий!

– Это был не я.

– Послушай, я не глухой и не слепой… Не задерживай меня. Проводите этого шутника к выходу!

Подошел солдат и, придерживая Гая за плечо, вывел его на улицу. Так вот какую забаву затеял Энгус…

– Премного тебе благодарен! Меня не взяли…

– Слушай, ну разве не лучше, если на фронт уйдет только один из нас? Бедную маму и так удар хватит, – ответил Энгус.

– Не глупи! Если уж кому и оставаться дома, то тебе, а не мне, – рассердился Гай и потянул брата в здание.

Нечего тут валять дурака. Оба подошли к сержанту и встали навытяжку.

– Ах вы, проказники! Экие плуты! – расхохотался тот. – Ну ничего, армия из вас быстро дурь выколотит.

Сельма вела кружок рукоделия в младшей группе, когда церковный колокол возвестил полдень. Дети поднялись, сложили ладошки и тихонько про себя помолились. Скоро обед, надо проследить, чтобы никто случайно не капнул на вязанье или не схватился за него перемазанными пальчиками. Все стараются вязать рукавицы для солдат. Некоторые девчушки уже настоящие мастерицы, ловко заткнули вязальные спицы за пояс платья. А вот мальчуганы ковыряются совсем неуклюже, хотя и сопят так старательно, как только умеют восьмилетние ребятишки.

Осеннее солнце прорезалось сквозь высокое школьное окно, по верху скругленное аркой, в лучах его пляшут пылинки и частички мела. В классе тишина, слышится только пощелкивание спиц и иногда постукивание башмаков о деревянный пол. Барбаре Финч снова стало плохо, и ее отправили домой, но легкий запах рвоты все равно еще пробивается из-под присыпанного опилками пятна. Вот донесся запашок чьих-то несвежих носочков… Но мысли ее вдруг унеслись далеко-далеко, скользнули по опущенному на колени вязанью и устремились в другой такой же солнечный день, когда они гуляли с Гаем…

Сколько же воскресений они встречаются тайком? Всю неделю она торопит минуты, чтобы дожить до того мгновения, когда она минует железную калитку и выберется на петляющую по скалистому холму секретную тропку, по которой никто из соседей не совершает воскресный променад и не возвращается из школы. Сердце колотится, и наконец она видит Гая – он появляется на тропинке впереди нее словно по волшебству, и она может ненасытно поедать его глазами – длинные стройные ноги, бедра, покачивающиеся при ходьбе. А потом она нагоняет его, он смотрит на нее с высоты своего роста, склонив голову, словно впервые узрел ее, улыбается самыми синими в мире глазами, протягивает ей руку и с такой теплотой и нежностью сжимает ее пальцы, что у нее кружится голова. В эти драгоценные часы весь мир словно переставал существовать для них, они полностью растворялись друг в друге. Как всякие влюбленные, они держались за руки, но всегда поглядывали, не идет ли кто. А когда приходило время возвращаться к деревне и расходиться по разным тропинкам, расцепляли пальцы… Иногда Гай привязывал Джемайму неподалеку, и они по очереди катались верхом, взбирались на дальнюю гряду, с которой как на ладони открывалась вся долина.

В прошлый раз Гай долго сидел, молча глядя куда-то поверх холмов. Он только что узнал, что один из его школьных приятелей был убит на боевых учениях. Его имя станет первым в списке жителей Шарлэнда, павших в бою, но далеко не последним. Оба они чувствовали, что эта война меняет жизнь навсегда, и Сельма сжималась от страха, понимая, что они еще только в начале пути. Они сидели под огромной нависшей скалой – чудак-валуном, как называл его Гай.

Сельма заметила, что, когда она обращается к нему, голос ее становится мягче, а гласные округлее и глубже – совсем не такими, как у йоркширцев. Да, постепенно она перенимала его изысканное произношение. Они читали вслух карманный томик пэлгрейвовской золотой поэтической антологии.

– Как хорошо ты читаешь… Так выразительно. Словно настоящая актриса, – удивился Гай.

– Я никогда не была в настоящем театре, – призналась она.

– О, ты обязательно должна побывать… В Брэдфорде или, может быть, в Лидсе, съезди на поезде.

– Вряд ли… Мы ведь не ходим в подобные развлекательные места.

– Даже и на Шекспира? Ты просто должна увидеть его пьесы. Хотя бы одну! В школе у нас ставят «Гамлета» в следующем семестре, но я уже не смогу участвовать.

– Почему? О чем ты?

– Я вот подумал… Если бы мы сейчас устроили какой-то праздник, что-то такое, чтобы из деревни на поезде приехала целая толпа, тогда твой папа был бы спокоен за тебя. Это было бы так здорово, пока я не… – Гай осекся. – Впрочем, это все ерунда. Я должен сказать тебе кое-что…

Он посмотрел на нее так серьезно, что она все поняла без слов.

– О нет, только не ты! Ты ведь не записался, правда? – У Сельмы заныло в груди, когда Гай радостно кивнул ей и улыбнулся.

– Ты же знаешь, офицерам позволено записываться добровольцами в семнадцать. Я не могу просто сидеть и ничего не делать, когда другие ребята там.

– Мой брат солгал, накинул себе лет и тоже записался. Фрэнк теперь ходит мрачнее тучи, а папа грозится привязать его к загородке в конюшне, чтоб ему и в голову не пришло сделать то же самое. Ну почему вы все рветесь сбежать поскорей? Моя мама места себе не находит! И твоя теперь будет так же!

Как же так?! Они только что начали узнавать друг друга. Как же теперь их воскресные прогулки?

– Вообще-то она еще не знает. Вот выберем подходящий момент и скажем. Но ей нас не остановить. А если она не согласится, то получим письменное разрешение от папы. Но вообще, скажу тебе по секрету, она будет страшно горда нами. Ну а потом же еще несколько месяцев учений, так что к тому дню, когда нам придется уехать далеко, она уже привыкнет, что нас нет дома.

– И все, больше ничего не будет? Наших прогулок, разговоров… – Сельма вспыхнула, представляя, как страшно ей будет их не хватать.

– У меня будут увольнительные, я буду приезжать домой время от времени.

– Но все будет уже не так…

– Почему? – озадаченно спросил он.

– Все будет не так, ты и сам знаешь. Ты перейдешь во взрослую жизнь. А я так и останусь в школе учить малышню.

– Это тоже важное занятие, – ответил он и посмотрел на нее с такой нежностью, что у нее перехватило дыхание. – Все останется прежним, мы будем по-прежнему дурачиться с Энгусом. Как в школе. Просто мы должны быть там.