Джеффри Арчер - Грехи отцов

– Америка объявляет войну! Читайте последние новости!

К тому времени, как Эмма вернулась к особняку, она решила, что выбрала неудачный день для визита. Наверное, лучше отложить его до завтра. Но чем таким особенным будет отличаться завтрашний день? Деньги почти закончились, и если Америка вступила в войну, то как она вернется в Англию к сыну, с которым не мыслила расставаться дольше чем на несколько недель?

Неожиданно для себя она преодолела пять ступеней и оказалась перед блестящей черной дверью с большим молотком из начищенной меди. Может быть, бабушки Филлис нет дома. Может, она переехала. Эмма уже собралась постучать, когда заметила кнопку звонка с надписью «Для торговцев». Она утопила ее, отступила на шаг и стала ждать, радуясь возможности сперва предстать перед тем, кто имеет дело с торговцами.

Через несколько секунд ей отворил высокий, элегантный мужчина в черном пиджаке, полосатых брюках, белой рубашке и сером галстуке.

– Чем могу помочь, мэм? – поинтересовался он, мгновенно определив, что к розничной торговле Эмма отношения не имеет.

– Меня зовут Эмма Баррингтон. Я хотела узнать, дома ли моя двоюродная бабушка Филлис.

– Она дома, мисс Баррингтон, по понедельникам она играет в бридж. Входите, пожалуйста, я сообщу миссис Стюарт о вашем приходе.

– Если это неудобно, я могу и завтра зайти, – запинаясь, проговорила Эмма, но тот уже закрыл дверь и успел удалиться на полкоридора.

Ожидая в прихожей, Эмма наглядно узрела, откуда прибыли Стюарты: на это указывали портрет Красавца принца Чарли [28]над скрещенными мечами и щит клана Стюартов на стене в дальнем конце коридора. Эмма принялась медленно расхаживать взад и вперед, любуясь картинами Пепло, Фергюссона, Мактаггарта и Реберна. Она вспомнила, что у ее деда, лорда Харви, было полотно Лоуренса, которое висело в гостиной в замке Малджелри. Она понятия не имела, на какие средства жила двоюродная бабушка, но то, что их хватало, было очевидно.

Дворецкий вернулся через несколько минут с тем же невозмутимым выражением лица. Наверное, он ничего не слышал про Перл-Харбор.

– Госпожа примет вас в гостиной, – доложил он.

Он сильно напоминал Дженкинса: ни одного лишнего слова и ровный, размеренный шаг; каким-то образом ему удавалось выражать почтение, не будучи почтительным. Эмме хотелось спросить, из какой части Англии он родом, но она знала, что он сочтет такой вопрос бесцеремонным, и следовала за ним молча.

Эмма собралась подняться по лестнице, но дворецкий остановился, отворил решетку лифта и посторонился. Лифт в частном доме? Может быть, бабушка Филлис – инвалид? Лифт дрогнул, достигнув третьего этажа, и она вышла в красиво обставленную гостиную. Чисто Эдинбург, если бы не шум уличного движения, кряканье клаксонов и вой полицейских сирен.

– Будьте добры, мадам, подождите, пожалуйста, здесь.

Эмма осталась у двери, а дворецкий пересек комнату и подошел к четырем пожилым дамам, сидевшим у дровяного камина за чаем с крампетами и напряженно внимавшим приглушенному радио.

– Мисс Эмма Баррингтон, – объявил дворецкий, и все разом повернулись в сторону Эммы. Она тотчас узнала сестру лорда Харви еще до того, как та поднялась поздороваться: огненно-рыжие волосы, озорная улыбка и безошибочная аура прародительницы.

– Глазам не верю, неужели это маленькая Эмма! – воскликнула она, оставив свою компанию, и поплыла через гостиную к внучке. В ее голосе сохранилась северошотландская напевность. – Последний раз я видела тебя, моя девочка, когда ты была одета в школьный сарафан в складочку, белые носочки и парусиновые туфельки, а в руках держала хоккейную клюшку. Мне даже стало тревожно за малышей из команды соперников. – (Эмма улыбнулась: такое же чувство юмора, как и у деда.) – А сейчас? Вы посмотрите на нее! Ты расцвела в такую красавицу! – (Эмма зарделась.) – Что ты делаешь в Нью-Йорке, милочка?

– Простите, бабушка, что помешала, – начала Эмма, беспокойно глянув на остальных трех дам.

– Не волнуйся за них, – шепнула Филлис. – После выступления президента они более чем заняты. А где твой багаж?

– Чемодан остался в отеле «Мэйфлауэр».

– Паркер, – бабушка повернулась к дворецкому, – пошлите кого-нибудь в «Мэйфлауэр» за вещами мисс Эммы, а затем приготовьте главную гостевую, поскольку после сегодняшних новостей у меня такое чувство, что моя внучатая племянница немного у нас поживет.

Дворецкий исчез.

– Но, бабушка…

– Никаких «но», – возразила та, подняв руку. – И перестань называть меня так, а то я чувствую себя старой каргой. Я, может быть, и карга, но не хочу, чтобы мне об этом постоянно напоминали, так что, пожалуйста, зови меня Филлис.

– Спасибо, бабушка Филлис, – ответила Эмма.

Филлис рассмеялась.

– Как же я люблю англичан, – призналась она. – Идем, поздороваешься с моими подружками. Они будут в восторге познакомиться с такой независимой молодой леди. Такой кошмарно современной.

«Немного» обернулось годом, и даже больше. Время шло, и Эмму мучила тоска по Себастьяну, об успехах которого она узнавала только из писем матери и иногда – Грэйс. Эмма рыдала, когда узнала о смерти «Хрыча»: ей всегда казалось, что он будет жить вечно. Она старалась не думать о том, к кому перейдет компания, и полагала, что ее отцу недостанет наглости показаться в Бристоле.

Филлис же, даже будь она Эмме матерью, не смогла бы выказать больше доброты и радушия. Эмма быстро поняла, что ее двоюродная бабушка – типичная Харви, щедрая до абсурда, и страница с определениями слов «невозможно», «невероятно» и «непрактично» была, должно быть, вырвана из ее словаря в раннем возрасте. Главная гостевая, как ее называла Филлис, представляла собой анфиладу комнат, выходивших окнами на Центральный парк, что очень радовало Эмму, прежде ютившуюся в одноместном номере «Мэйфлауэра».

Второй сюрприз Эмма получила, когда в первый вечер спустилась к обеду и увидела бабушку в огненно-красном платье, со стаканом виски и сигаретой в предлинном мундштуке. Она улыбнулась, вспомнив, как эта женщина представила ее «современной».

– Мой сын Алистер присоединится к нам за обедом, – объявила она, не успел Паркер налить Эмме хереса «Харвис Бристоль крим». – Он адвокат и холостяк. Два недостатка, от которых ему, по-видимому, не избавиться. Однако порой он бывает довольно занятным, хотя и малость суховат.

Кузен Алистер прибыл через несколько минут, будучи при параде по случаю обеда у матери и тем самым олицетворяя «британца за границей».

Около пятидесяти, подумала Эмма, а умелый портной замаскировал несколько фунтов лишнего веса. Немного сухой, Алистер был бесспорно умен, эрудирован, с ним было интересно. Эмма нисколько не удивилась, когда его мать с гордостью поведала, что Алистер являлся самым молодым партнером в своей адвокатской компании после смерти ее мужа. Эмма предположила, что Филлис известно, почему он холост.