Анна Гавальда - Ян

— Эй вы там! Баловницы! Эй! Неугомонные! Вы смерти моей хотите? Ждете, что я не выдержу этого кошмара, чтобы получить наследство? Не дождетесь! Слышите меня? Никогда! Никогда вам не достанутся папашины диковины! (потом более мягким голосом в мой адрес) Извините, сосед, извините… Вы справились?

Я поднимаю голову и вижу над изгибом перил пятого этажа краснолицего бородача, а между перекладин — двух маленьких Златовласок, которые разглядывают меня с важным видом.

— Все в порядке, — отвечаю я.

Он откланивается, я прохожу к своей двери и стараюсь как можно аккуратнее поворачивать ключ в замке, чтобы дослушать, чем у них там все закончится.

— Давайте-ка, малышки, пойдем… Не то простудитесь.

Но мама-медведица имеет на этот счет совсем другое мнение:

— Так как же Ганс?

— Ганс — кретин. Мы с ним поспорили на втором этаже, и на третьем он меня бросил. Вот, если тебе это интересно, вот! Ганс кре-тин! (по слогам проревел он с такой силой, чтобы услышал весь дом). Давайте, девчонки, немедленно домой, а не то я закрою вас в этом мастодонте, за которого ваша матушка заплатила двести евро какому-то бандиту. Винтаж, винтаж, я вам щас тут такой винтаж покажу… И поживее, болтушки! Ваш господин голоден!

— Вот тут, мой дорогой, давай-ка договоримся: пока мой чудесный изящный буфетик стоит на лестнице, никакого ужина у тебя не будет.

— Прекрасно, моя дорогая! Просто замечательно! Раз так, я съем ваших дочек!

Мсье рычит, как людоед, и по всей лестничной клетке разлетаются детские визги.

Я в восхищении оборачиваюсь, зачарованный искорками волшебной лампы…

Их дверь захлопывается, а мне вдруг, сам не знаю почему, больше совсем не хочется заходить к себе домой.

Пойду-ка я лучше съем кебаб.

Задумчиво спускаюсь вниз.

Ее я видел раз или два, мы встречались с ней на лестнице утром, когда она вела своих девочек в школу. Вечно взъерошенная, спешащая, но всегда любезная. Мелани ворчит, потому что она как попало бросает коляску в подъезде. Коляску с кучей игрушек, ведерок, песка и крошек. Когда рядом стоят упаковки воды или молока, я поднимаю их до своего этажа и ставлю на лестницу — таким образом они преодолевают больше половины пути как бы самостоятельно.

Мелани всякий раз возводит очи горе: курьер в придачу к демонстратору — это уже чересчур.

Как-то раз эта мамочка с пятого этажа, стремительно пролетая мимо, осыпала меня самыми горячими благодарностями за мою скромную помощь, в ответ я уверил ее, что это излишне, признавшись, что в награду брал пару раз у нее печеньки из пачки, которую она оставляла в сетке под коляской. Уже издалека я услышал ее смех, а на следующий день целая пачка печенья ждала меня на коврике перед дверью.

Я не стал говорить об этом Мелани.

Его я впервые видел лицом к лицу, но мне кажется, именно его шаги я слышу по вечерам.

Я знаю, что он подписан на «Газет Друо» [16] La Gazette Drouot — французский еженедельный журнал аукционного дома Друо, издается с 1891 года. , потому что этот журнал вечно торчит из их почтового ящика, а еще — что он ездит на «мерседесе-универсале», потому что те же журналы валяются на приборной панели.

Однажды утром я наблюдал, как он вытащил из-под «дворника» квитанцию на штраф, подобрал ею собачью какашку и выбросил все это в канаву.

Это все, что я о них знаю. Надо сказать, мы не так давно сюда переехали…

Папашины диковины… Я сладко улыбался.

Колоритная у них вышла сценка. На самом деле они ругались как актеры бульварного театра. Пожалуй, даже как опереточные персонажи. Да-да, герои оперетты. Он не кричал, он пел раскатистым басом: «Неугомонные! Винтаж! Винтаж! (Звучало как „ажиотаж“.) Прекрасно, моя дорогая!» — и его вокальная партия все еще резонировала у меня в ушах.

Я улыбался, держась за перила.

Улыбался, стоя в кромешной темноте, потому что дежурное освещение погасло, а я прекрасно чувствовал себя в этой темноте, все снова и снова прокручивая перед собой эту сценку — настоящий подарок свыше: немножко парижской жизни в стилистике Оффенбаха.

Не успел я и носа наружу высунуть, как сильный порыв ледяного ветра проветрил мне мозги.

Боже, как же я медленно соображаю. Я развернулся и бегом поднялся наверх.

— Он вам мешает, да?

Он больше не пел. Его широкие плечи почти целиком перегораживали дверной проем, на мсье был клетчатый жилет, полосатая рубашка и бабочка в горошек — шерсть, хлопок и шелк всех цветов радуги прекрасно дополняли друг друга. Не знаю, то ли из-за его маленького роста, то ли из-за разноцветного жилета, то ли из-за его бороды, но он мне напомнил невероятного, колоритнейшего Гарета из фильма «Четыре свадьбы и одни похороны». Его дочки были уже тут как тут и, задрав головы, разглядывали меня, как и давеча, с самым серьезным видом. Но все это было сплошное притворство. Чувствовалось, что малышкам нравится комедиантство и их напускная важность — это часть игры: им хотелось продолжения.

— Нет-нет, что вы! Но я подумал, что мог бы вам помочь поднять его к…

Не дав мне закончить фразу, он обернулся и громогласно возопил:

— Алис! Я наконец узнал, кто ваш любовник! Но он и впрямь очаровательный юноша… Я горжусь вами, любовь моя!

— Но… позволь… которого ты имеешь в виду? — прощебетала неверная.

И тут появилась Алис.

Явление Алис.

Не знаю, какая из этих двух фраз подходит лучше, чтоб выразить то, что я испытал. Моя соседка сверху, хозяйка коляски, оставляющая после себя крошки и упаковки молока, подошла. Она узнала меня и улыбнулась. Если бы в тот момент, когда она улыбалась мне, глядя прямо в глаза, она бы не оперлась о плечо своего мужа (она была значительно выше него), небрежно приобняв его за шею, то я бы тут же в нее влюбился. Вот прямо здесь и сейчас и на всю оставшуюся жизнь. Увы, эта маленькая деталь — ее небрежность — ставила под сомнение саму возможность нашего счастья. Именно это делало ее такой красивой и сексуальной. Ее нежность, доверие, то, как она инстинктивно прижалась к мужу прямо здесь, на пороге квартиры, пусть даже с тряпкой в руках, просто так. Чтобы узнать новости… Потому что она обожала своего комедианта-муженька (это чувствовалось), и он тоже ее обожал (это бросалось в глаза) и, очевидно, частенько занимался с ней любовью, раз она с такой чудовищной невинностью позволяла себе меня заводить.

Ох, мамочки… Было горячо.

Разумеется, тогда я был слишком взволнован, чтобы анализировать свои мысли, и ограничился тем, что заново пробормотал свое предложение помочь.

— Ой, спасибо! Это так любезно!

Она обрадовалась и тут же стала стягивать с мужа пиджак так, словно это был атласный плащ.

С соблюдением всех необходимых церемоний, но вместе с тем все-таки легонько подталкивая мужа под зад.