Валерий Шемякин - Чердаклы

ОФИЦИАНТКА: Извините, вы Бабарыкин?

ФЕДОР: Я? Да. Пока еще – да.

ОФИЦИАНТКА: Вы знаете… Извините, с вами ведь можно поговорить? У меня соседи наверху живут – они меня облучают каждый вечер. У них техника такая специальная включается, неизвестная науке, и звуки при этом: пи-и-из… пиз… Я прямо обмираю от страха. А ночью мне снится, что я прилетела с другой планеты и должна тут людей травить.

ФЕДОР: Вы нас не отравили?

ОФИЦИАНТКА: Не-е-ет…

ФЕДОР: Великая вам благодарность за это! (Бабарыкин пьяно склоняет свою голову и трясет шевелюрой.)

ОФИЦИАНТКА: У меня и имя странное. Будто бы Элита.

ФЕДОР: Элита?!

ОФИЦИАНТКА: Элита. Лев Толстой писал в одной своей книжке про космическую красавицу с таким именем.

ДАВЫДОВ: Аэлита. И не Лев Толстой, а Алексей.

ФЕДОР: Тезка моего папы. С соседями разберемся. Завтра приеду с другом – он у меня доктор наук. Таксидермист. Прекрасные чучела делает из диких зверей, между прочим. А у вас там наверху явно… Ну, в общем, для выставки сделаем экспонаты из этих нелюдей. Пи-и-из… пиз… Надо же! Невероятно! Фантастика!

ОФИЦИАНТКА: Ой! Вы серьезно? Вы не шутите?

ФЕДОР: Какие могут быть шутки. Пришельцы среди нас. Хорошо законспирированные. Некоторые даже думают, что они люди. Ошибаются! Вот в себе вы уверены? Обычному человеку другие планеты не снятся. Даже после Чернобыля.

ОФИЦИАНТКА: Я как-то…

ФЕДОР: Да, полеты НЛО над Жигулями участились. Давайте адрес.

ОФИЦИАНТКА: Сейчас напишу и принесу.

Она пристально смотрит на Федю, будто запоминает его, будто желая сказать: я запомню твои пьяные шутки! И тут же удаляется. После этого они еще минут сорок сидят молча, только Зиновий пытается говорить о деле, из-за которого они тут встретились, но Бабарыкин не произносит больше ни слова и на попытки Давыдова углубиться в повестку дня не реагирует. Наконец он говорит: пошли. А эта, Элита? Она не придет, говорит Федор, хоз мара ла, ругается он. Секунду, я сейчас. – Зиновий наконец отыскивает туалет и моет руки с мылом…

Григорий Бут

Как и обещал, Старик уже в первых числах апреля звонит и зовет на просмотр. Только постарайся всю свою гвардию не тащить за собой, говорит, будь скромнее, просмотр закрытый, для избранных.

К дворцу подъезжает кавалькада черных машин с мигалками, в сопровождении мотоциклов и бронетранспортеров. Президент вылезает из машины, поднимается по ступеням, за ним толпа охранников в черных куртках. Охранники остаются на широком крыльце, выстраиваются в цепочку, руки прячут за спины, а Бут исчезает в проеме дверей.

На тротуаре появляется инвалидная коляска, в ней сидит нестарый, но очень худой человек, он движется по направлению к дворцу. Следом за ним бегут какие-то дети, они швыряют в колясочника камни и пластиковые бутылки, что-то кричат, один из них догоняет инвалида, пинает ногой коляску. Позади всех ковыляет хромой коротышка с изодранной подушкой в руках, из нее сыплются перья.

Охранники не шевелятся, равнодушно наблюдают за происходящим. В броневике откидывается крышка, показывается человек в военной форме, он машет на детей и инвалида руками: брысь отсюда! Вся эта свора – коротышка с подушкой, орущие дети, колясочник, пытающийся отбиться от них, – перемещается в переулок за дворцом. Последнее, что видят охранники, это канава, в которую сваливается инвалид вместе с коляской…

Гучков встречает Бута у входа в Дом Редких Животных 13+. Надеюсь, ты оценишь, говорит он. Они идут длинным вестибюлем мимо шеренги журавлей и цапель, в экстазе пожирающих лягушек и всякую прочую гадость; чучела сделаны невероятно искусно, с восторженно раскинутыми крыльями – кажется, они искренне рады появлению здесь президента России. В руках у Бута газета с любопытной статьей, которую он собирается показать Старику. Обратить, так сказать, его внимание на какие-то детали, о которых не знает никто, кроме Гучкова. Ну, может, еще двух-трех человек. Вот, к примеру, про кожу бульдоговой летучей мыши, в которую переплетен президентский экземпляр Конституции? Что за идиотские намеки? Это ведь сделано было по предложению Старика. Почему теперь об этом пишут? Откуда газете это стало известно?..

Поднимаются в демонстрационный зал. Проходят по балкону между рядами кресел и садятся на самом верху. Внизу пустой партер, он огражден стеклянной стеной, поднимающейся да самого потолка. Будто гигантским стаканом. Кресла убраны. По центру возвышается что-то напоминающее постамент, на таких обычно устанавливают гробы. Постамент занимает большую часть зала. Запускайте, говорит в крохотный микрофон Гучков, подъем! Она просыпается, поясняет он Буту. Брезент начинает шевелиться, потом резко поднимается и летит на пол. Бут видит прозрачный цилиндр – что-то вроде барокамеры. Крышка откидывается и из барокамеры поднимается… чудовище… безобразно великая баба…

Дольче Вита , улыбается Старик, так мы называем это изделие. Бут ошарашенно рассматривает изделие . Рыхлое розовое тело, склеенное странно, будто на скорую руку, огромные глаза в пол-лица, над которыми не видно бровей, круглые щеки, пористые, как перестоявшееся тесто, гигантская грудь и неимоверно громадная задница. Эта задница особенно потрясает Бута. Какая проперда, думает он, это не дольче вита, это гигантская сколопендра какая-то… мона лиза анаконда… Он морщится. Он ожидал каких-то совершенно безобразных трюков, вроде боя гладиаторов. Черных нубийцев. Тигров-альбиносов. Но только не это. Вот, дорогой мой, чудеса биотехнологии, Гучков сияет.

БУТ: Господи, да отчего же она такая большая?

ГУЧКОВ: Терпеть не могу маленьких…

Мона Лиза трогает свой лоб, нос, подбородок, мнет грудь, дергает балахон, в который одета, пытаясь сорвать его с себя; сдвигает в сторону постамент, делает первый шаг, враскорячку, шатаясь, приближается к стеклянной стене, трогает ее, затем стучит по ней раскрытой ладонью. Под носом появляется огромная сизая капля. Стучит посильнее. Еще сильнее. Стены Дома Редких Животных 13+ вздрагивают и шатаются, с потолков сыпется белая труха, где-то за стенами с грохотом падают тяжелые предметы. Стучит и смотрит на Бута коровьими глазами и, ему кажется, хочет что-то важное сказать ему. Знакомый взгляд, да, впрочем, знаком и весь облик. Боже мой, Катерина?! Несуразная эта баба напоминает ему собственную супругу – такую же рыхлую, раздутую, потерявшую всякие формы. Он ерзает в кресле и хочет спросить, когда это кончится? Чувствует, как забеспокоилась крыса, тянется к краю кармана, норовит выскочить наружу; он придерживает ее рукой, гладит пальцем по спине, но Рита продолжает дрожать. В стране бардак, экономика разваливается, а этот… Он нервно сворачивает газету и засовывает ее во внутренний карман…