Рут Озеки - Моя рыба будет жить

Спустя неделю после того, как я стала живым призраком, в нашей квартире объявилась старушка Дзико. Я сидела в гостиной, читала мангу, а папа был на балконе, сидел на перевернутом ведре рядом со стиральной машиной и курил сигареты, когда зазвонил звонок. Мы, как правило, звонки в дверь игнорировали, потому что обычно это приходили насчет счетов или кто-нибудь из соседской ассоциации, но тут позвонили второй раз, а потом третий. Я посмотрела на папу на балконе, чтобы понять, какой реакции он от меня ждет. Он стоял там с паникой в глазах, голова наполовину скрыта мокрым бельем, носки и трусы свисают возле ушей, как парик.

С тех пор как его арестовали за падение на железнодорожные пути, паранойя одолевала его все сильнее, что довольно типично для хикикомори. Как я уже говорила, если не считать полночные прогулки, единственным местом, куда он еще ходил, были общественные бани, и то, только после того, как стемнеет, и только когда он начинал уже плохо пахнуть и мама угрожала, что отправит его спать на балкон, если он не сходит. Он, наверное, предпочел бы как раз этот вариант.

Ему нравилось на балконе потому, что он мог там курить, а еще это был его единственный шанс глотнуть свежего воздуха при свете дня. Он сидел там на перевернутом ведре и читал старую мангу, которую я отрыла в макулатуре, а когда докуривал, возвращался в комнату и читал «Великих умов философии Запада» и складывал своих бумажных насекомых. Он теперь почти никогда не работал за компьютером и не сидел в интернете, что было крайне странно, потому что именно этим он занимался практически все время в Саннивэйле. Теперь он вообще почти не выходил онлайн, разве что послать мейл кому-нибудь из старых друзей в Саннивэйле. Я уж начала думать, он тоже стал икисудама, или, может, был одержим монстром, суйко, там, или гигантским каппа [76] Каппа — буквально «речное дитя». Озорное создание из мифов, вроде водяного; на ногах и руках у него перепонки, кожа чешуйчатая, как у рептилии, зеленая, синяя или желтая. У него есть панцирь вроде черепашьего, а на голове — углубление в форме чаши, которое постоянно должно быть наполнено водой. Если вода проливается, каппу охватывает паралич. , который вышел из темных вод реки Сумида, высосал у него всю кровь и вернул на берег опустошенное тело. Вот на что это было похоже.

Короче, когда звонок прозвонил в четвертый или пятый раз, я встала, чтобы открыть. Я думала, может, это жена хозяина, или газ пришли проверять, или перепись населения, или пара мормонов на задании, с сияющими лицами. И почему это мормоны на задании всегда выглядят как идентичные близнецы, даже если они разного роста или расы? Вот об этом я думала, когда открывала дверь, и поэтому особо не удивилась, увидев двух чуваков, одетых в одинаковые серые пижамы и соломенные шляпы. Это были не мормоны, но все равно выглядели они как клоны, и лица у них были такие сияющие, что я прикинула, они еще из какой-то религии, где ходят парами. И почему у верующих всегда такие сияющие, прямо блестящие лица? Ну, может, не у всех, только у таких вдохновенных, у них будто свет Божий прямо из пор струится.

Судя по прямо-таки сверкающим лицам, у этих двух чуваков боговдохновенность была на высоте, хотя росту они были необычайно низкого. Один из них был старым, другой — молодым, но видно было, что под шляпами оба лысые. Пижамы у них были похожи на те, что носили монахи в храме по пути в школу, так что я решила, они — буддисты, которые пришли просить денег, а в этом случае они точно ошиблись квартирой.

Они глубоко поклонились. Я слегка так кивнула в ответ. Я не слишком вежливый человек по японским стандартам.

— О-дзяма итасимасу. Тадайма отосан ва ирассяймасука? — спросил молодой, это значит что-то вроде: «Пожалуйста, простите за вторжение. Возможно ли, что ваш достопочтенный отец в данный момент присутствует дома?»

— Йо, пап! — завопила я на английском, обернувшись назад, в комнату. — Тут пришли два лысых пигмея в пижамах, хотят тебя видеть.

У меня тогда был пунктик, я отказывалась говорить с мамой и папой по-японски. Я частенько делала это дома, а иногда — когда мы ходили в магазин или в сэнто. Люди в Японии не слишком сильны в разговорном английском, так что можно спокойно отпускать стебные замечания, а они, как правило, ни ухом, ни рылом. Маму, бывало, сводило с ума, когда я так делала. Не то чтобы я была совсем гадкой, только немножко, и папа, как правило, находил это забавным. Мне нравилось его смешить.

Короче, в этот раз молодой монах начал хихикать, и я такая, вот блин, спалилась, повернулась обратно посмотреть на них еще раз, и как раз в тот момент, как до меня начало доходить, что монахи эти — на самом деле женщины, тот старый прошмыгнул мимо, снял дзори [77] Дзори — вьетнамки. и шляпу, пересек комнату и, не успела я оглянуться, был уже на балконе рядом с папой, который к тому времени довольно сильно перегнулся через перила и смотрел на дорожку внизу, будто собираясь прыгнуть, и старый монах — то есть старушка-монахиня вскарабкалась на ведро и тоже перегнулась через перила рядом с ним, как маленький ребенок, который собирается перекувырнуться через перекладину на «паутинке». Она и ростом была как ребенок, и, может, поэтому папа отреагировал именно так, выбросив вперед руку, чтобы ее перехватить. Это был инстинктивный родительский рефлекс, тем же движением, должно быть, папа сто раз не давал мне сломать себе шею или врезаться во что-нибудь до смерти, только я никогда раньше не видела его в действии, вот так, со стороны, и меня потрясли точность и быстрота этого движения. Жаль, у него не было такой вот руки, которой он мог бы спасти себя самого.

Старушка-монахиня что-то сказала. Не знаю, что это было, но папа повернулся и уставился на нее, а потом отступил от перил и спрятал лицо в ладонях. Не знаю, много ли плачет твой папа, но, по моему мнению, это довольно напряжный объект для наблюдения. Один раз я уже имела этот опыт после Инцидента со скоростным экспрессом до Чуо, и мне не хотелось бы переживать его снова, особенно в присутствии незнакомцев. Но старая леди, похоже, ничего не замечала или, может, просто проявляла деликатность. Она продолжала разглядывать улицу внизу, а когда нагляделась, то повернулась, одернула пижаму и начала поглаживать папу по голове с таким слегка рассеянным видом, какой бывает, когда утешаешь ребенка, который упал и ушибся не слишком сильно. Продолжая его поглаживать, она медленно и внимательно разглядывала все вокруг своими затуманенными глазами; она обвела взглядом все поверхности в квартире, переполненную пепельницу, груды одежды, компьютерных деталей, манги, посуду в раковине и, наконец, остановилась на мне.