Рут Озеки - Моя рыба будет жить

Погоди-ка…

<���Слушай, Дзико, сколько нужно прожить лет, чтобы стать настоящим взрослым? Не в смысле тела, а сознанием?>

Вот какую я ей только что отправила смску. Я тебе расскажу, что она думает по этому поводу, как только она ответит. Это может быть не сразу, потому что в храме сейчас время дзадзэн. Дзадзэн — это такая медитация, которой они там занимаются, не очень похоже на то, что делают в Калифорнии, по крайней мере, мне так кажется, но что я знаю? Как я уже говорила, я всего лишь ребенок.

На чем я там остановилась? Ах да, мы поднимались по ступенькам в храм. Черт, ни хрена у меня не получается. Иногда я думаю, что у меня СДВГ или еще там что. Может, я подхватила его в Калифорнии. СДВГ в Калифорнии буквально у всех, и все они принимают от этого таблетки, и постоянно меняют эти таблетки на другие, и мухлюют с дозами. Я иногда чувствовала, что не вписываюсь в компанию, потому что не принимала никаких таблеток, о которых могла бы рассказать, из-за родителей-японцев, которые в психологии не рубили совершенно, и старалась рта зря не раскрывать. Но один раз на обеде кто-то заметил, что я таблеток вообще не принимаю, и Кайле пришлось за меня вступиться. На самом деле она еще больше меня выделила, но в самом хорошем смысле. Она так снисходительно посмотрела на этого парня и сказала: «Нао таблетки не нужны . Она — японка ». Конечно, звучит это несколько жестко, но она произнесла это так, будто быть японцем — это хорошая штука, вроде как быть здоровым или типа того, так что тот парень просто пожал плечами и заткнулся.

Со стороны Кайлы было, конечно, мило за меня заступиться, но на самом деле я не думаю, что я такая уж здоровая. Я практически уверена, что у меня есть эти всякие синдромы, СДГ, СДВГ, и ПТС, и маниакальная депрессия, а также суицидальные наклонности, ну, это семейное. Дзико сказала, что медитация дзадзэн, скорее всего, не поможет мне от всех этих синдромов и наклонностей, но она научит меня делать так, чтобы они не становились навязчивой идеей. Не знаю, насколько это эффективно, но с тех пор, как она меня научила, я стараюсь делать это каждый день — ну, может, через день, или пару раз в неделю — и вот сейчас я поняла, что, хотя я все еще намереваюсь покончить с собой, я до сих пор этого не сделала, и, если я все еще жива, а не мертва, должно быть, это работает.

На чем я там остановилась? Да, храм. Верно. Так вот, мы карабкались по ступенькам и наконец увидели главные храмовые ворота, которые были на самом верху и выглядели просто неимоверными, будто пасть какого-то ужасного каменного монстра, все во мху, отовсюду папоротники торчат, и все это нависает над нами, вот-вот грохнется нам на головы и задавит до смерти. Именно так должно выглядеть место, где, поджидая жертву, рыщут призраки. Потом я поняла, что эти ворота не такие уж большие, не как те, что стоят перед какими-нибудь знаменитыми храмами. На самом деле, они довольно скромных размеров, но снизу, с лестницы, в тот первый день они выглядели ну просто гигантскими. Я только что втащила себя по всем этим ступеням и страшно устала, галлюцинировала от жары, плюс гипнотическое воздействие цикад и ку…клинк, ку…клинк от колесиков чемодана, да еще практически довела себя до нервного срыва мыслями о том, как папа собирается бросить меня в этом кошмарном месте. В тот момент, как я увидела ворота, меня посетил соблазн развернуться и броситься головой вниз на каменные ступени, или просто дать себе упасть спиной вперед в пушистую мягкость вечности, и не важно, покатись я вниз по лестнице, подпрыгивая, как кочан капусты, до самого низа, пока не ударюсь об асфальт, а потом еще дальше, в море, потому что я была бы мертвая и ничего со мной случиться уже бы не могло.

Ноги у меня дрожали. Коленные чашечки были как те лунные медузы, которых мама наблюдала в городском аквариуме, и тут что-то мазнуло меня по голой щиколотке, и каждый волосок у меня на теле встал дыбом, будто меня тазером шарахнули. « Татари !» [99] Татари! — Нападение призраков! , — подумала я, подпрыгнула и заорала, а папа начал смеяться, и в следующий буддийский момент я обнаружила, что гляжу в мшисто-зеленые глаза маленького черно-белого котика. Он быстро взглянул на меня искоса, а потом повернулся ко мне спиной и начал делать обычные кошачьи церемонии — шиться у ног, выгибая спину, а хвост вытягивая торчком; передние лапы он при этом тоже вытягивал, но не ко мне, а в противоположенном направлении, предлагая почесать ему попу, а также захватывающий вид на сморщенную задницу и гигантские белые пушистые яйца. В общем и целом, когда кот предлагает тебе почесать ему попу, ты просто берешь и чешешь, принимая, так сказать, сопутствующие товары в нагрузку. Мех у него был сухим и горячим, и тут начал звонить колокол; звук был таким глубоким, что на бамбуке задрожали узкие листья, и папа, который стоял под каменными воротами, посмотрел в сторону храма и прошептал, ни к кому не обращаясь:

— Тадайма… — что говорится обычно, когда попадаешь домой.

Маленький котик с большими яйцами взмахнул хвостом и повел нас вперед по дорожке, и тут я услышала шлепки сандалий по камню, и показалась Мудзи — она бежала нас встречать. На ней была ее серая пижама, а вокруг головы повязано белое полотенце. Она подхватила кота и сунула его под мышку, а потом, сложив ладони вместе (и не выронив при этом кота), отвесила нам глубокий поясной поклон.

— Окайринасаймасе, даннасама! — сказала она, а это, в общем, ровно то же самое, что говорят французские горничные в «Одиноком фартучке Фифи», когда их хозяева приходят домой.

Вечером они устроили вечеринку в честь нашего приезда, хотя вечеринка эта была не особо разгульной, потому что были только я, и папа, и Дзико с Мудзи, и пара бабушек из данка, которые тусовались при храме и помогали с готовкой, с садом, с религиозными службами и прочим. Прежде чем сесть за стол, все мы по очереди помылись в офуро [100] Офуро — ванна. , куда была подведена вода из серных источников. Папа пошел первым, потому что он мужчина, а это был бы абсолютный неполиткор в Саннивэйле, но здесь такое даже в голову никому не пришло. Когда он вышел, весь мокрый и розовый, на нем были юката [101] Юката — хлопковое кимоно. , и гэта [102] Гэта — деревянные сандалии. на ногах, и маленькое махровое полотенце на голове. Мудзи поднесла ему стакан пива, и он выглядел счастливее, чем я его когда-либо видела, даже в Саннивэйле, и я опять почувствовала надежду, что, может, он решит остаться с нами в храме на лето. Я просто знала, что это будет для него гораздо лучше, чем ходить по всяким психологическим докторам. На работу ему было не надо, а мама была занята на своей работе и могла сама о себе позаботиться, и Великие умы философии Запада тоже прекрасно справлялись без него уже несколько тысяч лет и, наверно, могли подождать еще конца августа.