Мэтью Квик - Нет худа без добра

– Она еще неопытная девушка, негодяй! – заорал отец Макнами в серый квадрат переговорного устройства. – Она вдвое младше тебя!

– Уходите. Она хочет остаться со мной. Она сделала выбор. Если вы немедленно не уберетесь, я вызову полицию.

– Венди! – завопил отец Макнами с такой силой, что я даже испугался. – Он не стоит этого! Уходите от этого дикаря, пока можете, пока он не выбил из вас все лучшее и не…

– Ну все, я звоню в полицию, – сказал Адам. – А если вы будете еще здесь, когда они прибудут, я скажу, что все эти травмы были нанесены Венди, пока она находилась на вашем попечении.

– Венди! – орал отец Макнами как сумасшедший.

Стали останавливаться прохожие. Я чувствовал, что они глазеют на нас. Один из них начал снимать всю сцену на сотовый телефон. Я подумал, не увидим ли мы разъяренного отца Макнами в интернете.

События развивались слишком быстро.

Полиция должна была вот-вот прибыть.

Маленький человечек пробивал себе дорогу через мои внутренности ледорубом.

Адаму поверили бы скорее, чем нам с отцом Макнами. Достаточно было посмотреть на него. И к тому же он был врачом. Венди подтвердит все, что он скажет, потому что от него зависит ее обучение. Я был уверен, что копы поверят ему, а не нам. И это было бы ужасно.

– Надо уходить, – сказал я отцу Макнами. – Надо уходить немедленно.

Он посмотрел на меня, и его глаза больше не были водоворотами, всасывающими все окружающее, зрачки превратились в две крошечные черные снежинки. Было такое впечатление, что он слепнет.

Он перестал нажимать кнопку переговорного устройства.

Я поднял голову и увидел в окне наверху Венди. Она выглядела такой же испуганной, как и я. Наши глаза встретились, и она отвернулась.

– Это не должно было случиться, – сказал отец Макнами. Но он смотрел как бы сквозь меня и, похоже, говорил это самому себе. – Что происходит?

– Нам надо идти, – сказал я и, взяв его за руку, повел прочь.

Отец Макнами не сопротивлялся, словно он превратился в маленького испуганного мальчика, а я – в его отца.

Почему-то у меня возникло ощущение дежавю, как будто я уже делал это раньше.

Когда мы прошли шесть или семь кварталов, он вытащил свою фляжку и опустошил ее одним махом прямо на перекрестке; из уголков его рта потекли тонкие золотистые ручейки.

Отец Макнами разваливался на глазах.

Я вспомнил, что говорил отец Хэчетт о биполярном аффективном расстройстве.

Когда у меня плохое настроение, я всегда хожу к дамбе за Музеем искусств и смотрю, как течет река. Это помогает.

У меня было с собой немного денег, так что я остановил такси и запихал в него отца Макнами, потом вытащил его, и мы очень долго наблюдали за тем, как течет река; просто смотрели на воду и слушали ее шум.

Около полудня я нарушил тишину и спросил:

– Отец, как вы себя чувствуете? Я немного беспокоюсь.

– Бог говорил с тобой о Венди?

– Нет, – ответил я, что было правдой. Я озирался, надеясь увидеть Вас, Ричард Гир, но Вас нигде не было.

Отец Макнами прищурился на солнце и сказал:

– А может быть, Венди и не была частью плана, в конце концов. Как ты думаешь?

– Какого плана? – спросил я.

– Господнего плана. В отношении тебя. В отношении нас. В отношении настоящего момента. Того, что началось со смертью твоей матери. Того, что происходит прямо сейчас. Цикла, в котором мы участвуем. Касательной, по которой мы переместились из прошлого в настоящий момент.

Я не знал, что ему на это сказать.

– Бартоломью, ты веришь, что у Него был план в отношении нас всех?

Мама говорила, что у Бога есть план относительно каждого человека, но я не ответил отцу Макнами, потому что мне было как-то неудобно отвечать на его вопросы о Боге.

– Ты ничего не слышишь, Бартоломью? – спросил он меня, приставив ладонь к уху и наклонив голову. – Прямо сейчас. Прислушайся. Слышишь? Что это?

– Река течет? – предположил я.

Он чуть приподнял ухо:

– Может, это и есть глас Божий?

– Что есть глас Божий?

– Река. О чем она говорит?

Я пожал плечами.

– Может, это наша неопалимая купина?

У меня не было ответа.

Мы слушали целый час, но не слышали ничего, кроме рокота воды.

Мне казалось, что отец Макнами ждет, что я скажу что-нибудь глубокомысленное, и в то же время маленький человек в моем желудке называл меня дебилом и велел мне держать мой глупый рот на замке. Я находился в подвешенном состоянии между надеждами отца Макнами и сомнениями маленького человечка.

– Никакой надежды, – произнес наконец отец Макнами, встал и пошел прочь.

Я молча последовал за ним. Так мы шли несколько часов и дома были лишь к обеду, однако в кухню ни один из нас не заглянул.

Отец Макнами опустился на колени в гостиной, даже не сняв пальто. Он сложил руки и склонил голову, но затем произнес: «Какой смысл?», поднялся на второй этаж и заперся в маминой спальне.

Я пошел к себе и написал Вам это письмо. Я все время надеялся, что Вы опять появитесь и мы поговорим, но Вы не появились.

Вам не приходило в голову, что проблемы в отношениях Тибета с Китаем резко обострились в год Вашего рождения?

В 1949-м.

Как раз в том году, когда родились Вы, Ричард Гир, друг далай-ламы и защитник Тибета.

В том году Китай стал коммунистической страной, а вскоре после этого, когда Вы, наверное, говорили свои первые слова, китайцы захватили Тибет.

Как Вы относитесь к этому факту?

Это совпадение?

Синхронистичность?

Что сказал бы по этому поводу Юнг?

Вы верите в предопределение?

Или в то, что во вселенной есть ритм?

Вы должны верить, раз Вы верите в далай-ламу, которому суждено было перевоплотиться и стать духовным лидером.

Кто мог предположить, что два совершенно разных события – Ваше рождение и китайский переход к коммунизму – будут связаны таким важным и, возможно, даже фатальным образом?

Любопытно, что сказал бы об этом далай-лама?

Вы никогда не спрашивали его?

До своей болезни мама всегда говорила:

– Если случается что-то плохое, то обязательно случится и хорошее, и таким образом в мире сохраняется гармония.

Когда у нас происходило слишком много хорошего, она говорила:

– Сочувствую тем, кому приходится отдуваться за это.

Она имела в виду, что наше благоденствие уравновешивается чьими-то несчастьями. А если нам было уж совсем хорошо, она расстраивалась. Ей была невыносима мысль, что кто-то страдает, чтобы мы могли наслаждаться жизнью.

Вы верите в это?

В то, что невозможно выиграть без того, чтобы кто-нибудь не проиграл, невозможно разбогатеть без того, чтобы многие не увязли бы еще глубже в нищете, невозможно прослыть умником без того, чтобы очень многие не считались бы посредственностями, если не хуже; что невозможно восхищаться чьей-либо красотой, если не существует множества людей с обыкновенной внешностью, а также уродливых; что добро не бывает без зла, быстрое без медленного, горячее без холодного, верхнее без нижнего, светлое без темного, круглое без плоского, жизнь без смерти и везение без неудачи?