Элис Манро - Ты кем себя воображаешь?

Фло сказала, что учительница, должно быть, затуманила себе мозги этими понюшками. Как наркоманка. Вот сигареты, они только нервную систему портят.

Одна-единственная вещь в школе была завораживающей, прекрасной. Изображения птиц. Роза не знала, кто именно забрался наверх и прибил картинки над доской — высоко, чтобы их нельзя было походя осквернить. Может быть, сама учительница — тогда это ее первая и последняя оптимистическая попытка. А может быть, кто-то другой, ее предшественник. Откуда взялись эти картинки, как попали сюда, если ни единого украшения, кроме них, в школе не было?

Дятел в красной шапочке; иволга; сойка; канадский гусь. Чистые, неблекнущие цвета. На фоне белых снегов, весенних ветвей в цвету, головокружительно синего летнего неба. В обычном классе эти картинки не поражали бы так. Но здесь они были ярки и красноречивы и так контрастировали со всем остальным, что казалось: они представляют не самих птиц, не снега и небеса, но некий иной мир, где невинность пребывает, знания изобилуют, а легкость на сердце — законное право. Там никто не крадет еду из сумок с обедами, не режет чужие плащи, не стягивает трусы с другого и не тыкает больно твердым; там никого не трахают; и Фрэнни там тоже нет.

Во вступительном классе были три старшие девочки. Одну звали Донна, другую Кора, а третью Бернис. Эти трое и составляли вступительный класс; кроме них, в нем никого не было. Три королевы. Впрочем, точнее — королева и две принцессы. Так думала о них Роза. Они разгуливали по школьному двору, держась за руки или обняв друг друга за талию. Кора шла в середине. Она была самая высокая. Донна и Бернис шли, склоняясь к ней, сопровождая ее.

Роза любила именно Кору.

Кора жила с бабушкой и дедушкой. Бабушка ходила каждый день по мосту в Хэнрэтти, где убиралась и гладила чужое белье. Дедушка был золотарем. Это значит, что он ходил по городу и чистил выгребные ямы. Такая у него была работа.

Прежде чем накопить денег на оборудование настоящей уборной, Фло купила туалет с химической стерилизацией и поставила его в угол дровяного чулана. Лучше, чем бегать в отхожее место на улицу, особенно зимой. Корин дедушка этого не одобрил. Он сказал Фло:

— Многие обзавелись этой химикалией, и многие потом об этом пожалели.

Он произносил это слово «кимикалия».

Кора была незаконнорожденной. Ее мать то ли работала, то ли была замужем где-то в другом городе. Возможно, что она работала горничной, потому что все время присылала домой обноски. У Коры было много нарядов. Она приходила в школу в желтовато-коричневом атласном платье, переливающемся на бедрах; в ярко-синем бархатном, с болтающейся на плече розой из той же материи; в тускло-розовом креповом с бахромой. Эти платья были рассчитаны на женщину намного старше (хотя Роза так не думала), но подходили Коре по размеру. Она была высокая, плотная, со зрелой фигурой. Иногда она укладывала волосы валиком на макушке, опуская его с одной стороны на лоб. Кора, Донна и Бернис часто делали себе одну и ту же, взрослую, прическу, густо красили губы, пудрились толстым слоем, так что пудра спекалась, как слой муки. У Коры были крупные черты лица. Сальный лоб, ленивые веки брюнетки, зрелое и праздное самодовольство, что скоро зачерствеет и оформится во взрослый нрав. Но сейчас, вышагивая по школьному двору под ручку со спутницами, шепчась с ними о чем-то серьезном, Кора была великолепна. На самом деле из них троих ближе всех к миловидности подходила Донна, с ее бледным овальным личиком и кудрявыми светлыми волосами. Кора, как и две ее подруги, не тратила времени на мальчишек-соучеников. Девушки ждали, пока у них не появятся настоящие кавалеры — а может, уже старались этими кавалерами обзавестись. Мальчишки иногда вопили им что-то от двери подвала, выкрикивали мечтательные непристойности, и Кора тогда поворачивалась и кричала в ответ:

— Для люльки стар, для кроватки мал!

Роза понятия не имела, что это означает, но ее переполняло восхищение — разворотом бедер Коры, ее жестоким и дразнящим и в то же время ленивым и безмятежным голосом, шикарным видом. Оставшись одна, Роза разыгрывала всю сцену в лицах — крики мальчишек и прочее. Сама она изображала Кору — поворачивалась, как тогда Кора, к воображаемым преследователям и бросала реплику с таким же вызывающим презрением:

— Для люльки стар, для кроватки мал!

Роза расхаживала по заднему двору, воображая, что это у нее на бедрах переливается плотный атлас, ее собственные волосы закручены валиком, ее губы ярко накрашены. Она хотела, когда вырастет, стать точно такой, как Кора. Она не хотела ждать, пока вырастет. Она желала быть Корой прямо сейчас.

Кора носила в школу туфли на высоком каблуке. Она не отличалась легкой походкой. Когда она проходила по классу в очередном роскошном наряде, заметно дрожал пол и отчетливо дребезжали окна. Запах Коры тоже был слышен издалека. Запах талька и косметики, теплой смуглой кожи и волос.

Три девушки сидели на самом верху пожарной лестницы в первый теплый весенний день. Они красили ногти. У лака был запах бананов с острой и странной химической ноткой. Роза хотела подняться по пожарной лестнице в школу, как обычно делала, чтобы избежать опасностей, ежедневно подстерегающих у главного входа. Но, увидев трех девушек, она повернула назад — она не смела ожидать, что они потеснятся и пропустят ее.

Кора окликнула ее сверху:

— Можешь подняться, если хочешь. Поднимайся!

Кора дразнила ее, манила, как подманивают щенка.

— Хочешь, мы тебе ногти накрасим?

— Тогда они все захотят, — сказала другая девушка, Бернис, которой, как выяснилось, принадлежал лак.

— А мы всем не будем красить, — сказала Кора. — Мы только ей. Как тебя зовут? Роза? Мы только Розе накрасим. Давай поднимайся, миленькая.

Она заставила Розу вытянуть руку. Роза с ужасом поняла, до чего пятнистая у нее рука, до чего загрубелая и грязная. И еще холодная и дрожащая. Маленький омерзительный предмет. Отбрось Кора эту руку с отвращением, Роза не удивилась бы.

— Растопырь пальцы. Вот так. Расслабься. Гляди, как у тебя рука трясется! Я не кусаюсь. Думаешь, я кусаюсь? Держи руку неподвижно, вот молодец. Ты же не хочешь, чтобы лак лег неровно, а?

Она окунула кисточку во флакончик с лаком. Цвет был насыщенный, красный, как садовая малина. Роза упивалась запахом. У самой Коры пальцы были большие, розовые, теплые. И не дрожали.

— Правда, красиво? Смотри, какие у тебя сейчас будут красивые ногти.

Кора накладывала лак по сложной, ныне забытой моде тех времен — оставляя лунку и свободный край ногтя непокрытыми.

— Видишь, он розовый, подходит к твоему имени. Роза — очень красивое имя. Оно мне нравится больше, чем Кора. Я просто ненавижу имя Кора. Что это у тебя пальцы замерзли в такой теплый день? Правда, они ужасно холодные по сравнению с моими?