Ингрид Нолль - Даю тебе честное слово

– Ваше беспокойство совершенно напрасно, – успокоила ее врач. – Речь идет о кратком реактивном психозе, который у стариков длится несколько дольше, поскольку их организм медленнее отходит от наркоза. Обычно при этом наблюдаются легкие нарушения восприятия или провалы памяти. Но это проходит. Послеоперационные раны заживают прекрасно. На следующей неделе вашему родственнику предстоит начать ходить туда-сюда с помощью ролятора. Если он с этим справится, то сможет нагружать ногу на пятьдесят процентов, и тогда мы перейдем к реабилитации. Проследите за тем, чтобы он потреблял достаточно жидкости!

На другой день Максу также представился случай самолично убедиться, что выздоровление и мобилизация дедушки идут быстрыми шагами. Дождавшись, когда соседа по палате повезли на контрольное обследование, старик набросился на товарища по несчастью:

– У человека вообще никакого воспитания! У него отвратительная манера плеваться, когда он говорит, так что мне приходится чем-нибудь прикрываться. Я считаю дни, когда смогу отсюда удрать!

– Дедушка, господин Шефер все-таки не так ужасен, как ты говоришь. А как ты справляешься с медсестрами?

– Одну я называю Цербером. Но та, которая приходит убирать палату, – сущий ангел. Азиатка с очаровательной попкой! Это единственный проблеск света в долине тьмы! [11]– Старик ненадолго умолк, видимо, захваченный фантазиями, но все-таки продолжил: – Кроме тебя, разумеется.

Старик глядел на внука с умилением. На Максе был коричневый свитер с капюшоном, джинсы и кеды. Темные волосы были коротко подстрижены, худое лицо, когда он улыбался, вытягивалось в длинный острый треугольник.

– Дедушка, в скором времени ты поправишься и станешь как прежде. Чуть не забыл: Мицци передает тебе привет.

– Как поживает звезда моих очей?

Макс пожал плечами. Он с ног сбился ради дедушки, в то время как сестра палец о палец не ударила и в лучшем случае ограничивалась передачей привета.

– У нее все хорошо, она собирается замуж!

Старик просиял от радости:

– И кто этот счастливчик?

– Ее подруга Ясмин, – как о чем-то будничном сообщил Макс.

Старик хихикнул. Макс решил пока этим ограничиться. С невозмутимым видом дед перешел к запланированным делам: нужно было позаботиться о тренировочном костюме, который скорее всего лежал в комоде в спальне, и прикупить кроссвордов.

– Я почти все заполнил, – сообщил старик и предъявил внуку доказательства.

Макс бегло взглянул на брошюрки. Действительно, все клетки были заполнены, хотя составленные слова были ему незнакомы. Выступающая часть здания: зинрак, прочитал он, порода азиатского дикого быка: кя [12].

У Макса на душе остался нехороший осадок. Все-таки старик принял известие о свадьбе Мицци за шутку. Однако если он хорошенько подумает, то, возможно, до него дойдет. Даже девятнадцатилетний пацан и то не настолько оторван от реальности, чтобы не уметь сложить дважды два и сделать вывод. В сущности, Макс любил сестру, хоть и желал ей, бывало, всяческих напастей. В отличие от него Мицци прилежно училась в школе, по окончании сразу получила место в вузе, теперь вот собирает материал для дипломной работы. Но дома фактически перестала показываться и переложила на Макса обязанности по поддержке родителей. Вообще женщины из их семьи не больно-то горели желанием разделять семейные обязанности: тетя Карин жила в Австралии, его сестра – в Берлине. Только его мать была из другого теста. Но и она каждый день по шесть часов пропадала в своей книжной лавке. Правда, придя домой, она бойко справлялась с домашним хозяйством, но на сына редко находила время.

В некотором смысле в их семье сохранялась преемственность. У дедушки было двое детей – сын и дочь, у его отца – тоже. У обоих дочери рано покинули дом и стали жить самостоятельно, оба считали своих сыновей не совсем удачными. Его отец обворовывал потихоньку собственного родителя, Макс, в свою очередь, тоже был не прочь подзаработать на них обоих. Это какое-то проклятье, против которого они были бессильны. Надо думать, кого-то из их предков вздернули на виселице за воровство, и он из мести возрождается в генах потомков снова и снова.

Права Мицци, что не хочет заводить детей. Макс был почти уверен, что и он поостережется иметь потомство. Ну, там видно будет. Едва дождавшись восемнадцатилетия, он обратился к врачу и попросил сделать стерилизацию, однако, врач использовал тысячу аргументов, чтобы отговорить от этого шага.

В это время дня ни отца, ни матери никогда не бывало дома. У Макса же возникла острая потребность поговорить с кем-нибудь, ну хотя бы с сестрой. Недолго думая, он набрал ее номер. Мицци ответила сразу.

– Мицци, мне нужно кое-что тебе сказать… – начал он.

Она рассмеялась:

– Ну и в чем твоя проблема?

– Папа запретил говорить о тебе с дедушкой.

– Ну и? Ты собираешься всю жизнь плясать под его дудку? Ладно, в следующий раз я сама с ним об этом поговорю.

Макс с облегчением сменил тему:

– Как продвигается твоя дипломная работа?

Мицци выбрала тему, связанную с эпохой Аденауэра и господствовавшими в то время среди лесбиянок жизненными принципами.

– Непросто, – призналась сестра. – Вначале пришлось разыскать тех немногих пожилых женщин, которые согласились со мной поговорить на эту тему и ответить на вопросы. И все они – явление исключительное в своем роде. Наверное, мне нужно дать подзаголовок «Стена молчания». Но он звучит недостаточно научно.

Максу в самом деле было интересно то, над чем работала Мицци. Он рассказал еще немного о дедушке, но она не проявила интереса к этой теме. Никак не прокомментировала даже то, что в ближайшем к ним доме престарелых для деда обещали зарезервировать место.

У папы на работе снова неприятности. В городском управлении по подземному строительству никак не могли прийти к единому мнению о сооружении подземной парковки, строительство которой было запланировано несколько лет назад.

– Как мама? – поинтересовалась Мицци, откровенно позевывая.

– Она хочет организовать чтения и в данный момент ни о чем другом думать не в состоянии. Да, чуть не забыл… – Макс остановился, подыскивая нужные слова: – Твоя комната на веки веков останется пустовать или ты подумываешь когда-нибудь все-таки вернуться в семейное гнездышко?

– Ты с ума сошел? Можете делать с моей комнатой все, что хотите. Если я когда и загляну на Рождество или проездом, то переночую, как все гости, в папином кабинете. А к чему ты вообще завел об этом разговор?

– Ну, в твоей комнате есть балкон, и она, собственно говоря, самая красивая в доме. Я подумал, не поменяться ли нам.

– Ну ты даешь! Разве я когда-нибудь была против? Но подумай еще раз хорошенько: у тебя в подвале – собственный душ, и к тому же гости могут попадать к тебе напрямую через гараж, притом что родители ничего не узнают.