Паоло Джордано - Одиночество простых чисел

— Понял, ты не хочешь говорить об этом. All right then [14] Хорошо, тогда… (англ.) сменим тему. Я тут набросал план статьи. Не хочешь взглянуть?

Маттиа кивнул и в ожидании, пока Альберто уберет руки с его плеч, слегка побарабанил по нулю на клавиатуре компьютера. Воспоминания о некоторых моментах предыдущей ночи слабыми вспышками возникали в его сознании.

Альберто вернулся на свое место, грузно опустился на стул и принялся рыться в бумагах.

— А, кстати, — сказал он, — тут тебе письмо, — и перебросил конверт на стол Маттиа.

Тот посмотрел на него, не прикоснувшись. Его имя и адрес университета были написаны синими густыми чернилами, которые, конечно, пропитали бумагу насквозь. Буква «М» в имени Маттиа начиналась с прямой линии, которая превращалась в мягкую, волнистую, две соседние буквы «t» перечеркнуты одной горизонтальной чертой, все слова написаны с наклоном, тесно, казалось, что они падают друг на друга, в названии университета недоставало «с». Но Маттиа хватило бы любой из этих деталей или одной только своеобразной заглавной буквы в его фамилии, чтобы тотчас узнать почерк Аличе.

Он сглотнул и, не глядя, достал из второго ящика письменного стола нож для бумаги…

Повертев нож в руках, сунул его под клапан конверта…

У него дрожали руки, и, чтобы скрыть волнение, он сжал его крепко, как мог.

Альберто наблюдал за Маттиа со своего места, притворившись, будто ищет что-то в стопке бумаг, лежавших перед ним. Он хорошо видел, как дрожат пальцы коллеги, но само письмо рассмотреть не мог — Маттиа прикрывал его ладонями. Он отметил только, что Маттиа замер на несколько секунд, а потом, прочитав послание, осмотрелся в полной растерянности, словно неожиданно перенесся куда-то очень далеко от этой комнаты.

— Кто пишет? — не выдержал Альберто.

Маттиа взглянул на него с некоторой досадой, будто совершенно не узнавая, потом поднялся и, не отвечая на вопрос, произнес:

— Нужно ехать.

— Что?

— Нужно ехать… Думаю… В Италию.

Альберто тоже поднялся, словно собираясь остановить его.

— Но что ты говоришь? Что случилось?

Он подошел к нему и попытался заглянуть в письмо, но Маттиа почти прижал его к животу, как дети прячут секрет от чужих глаз. Видны были только уголки небольшого квадрата.

— Ничего. Не знаю, — ответил Маттиа, уже влезая одной рукой в пиджак. — Но мне нужно ехать.

— А статья?

— Посмотрю, когда вернусь. А ты работай дальше.

И он вышел, не оставив Альберто времени для возражений.

В тот день, когда Аличе вышла на работу, она опоздала почти на час. Утром она выключила будильник, едва тот зазвонил, но так и не проснулась окончательно. Собираясь, она то и дело замирала, останавливаясь, потому что каждое движение стоило ей неимоверных усилий.

Кроцца не стал ее упрекать. Ему достаточно было взглянуть на Аличе, чтобы все понять. Щеки у нее провалились, глаза, и прежде казавшиеся слишком большими на худеньком лице, смотрели отрешенно, с глухим безразличием.

— Извини за опоздание, — произнесла она, войдя, но в словах этих не слышалось желания извиниться.

Кроцца перевернул страницу газеты и, не удержавшись, взглянул на часы.

— Там пленка, которую нужно проявить к одиннадцати, — сказал он.

— Все то же дерьмо…

Кроцца покашлял и, подняв газету повыше, стал наблюдать за Аличе. Она положила сумку на обычное место, сняла пиджак и села за проявочную машину. Движения ее были медленными, старательными, что выдавало усилия показать, будто все в порядке. Потом она задумалась на несколько секунд, оперев подбородок но руки, и, наконец, заложив волосы за уши, принялась за работу.

Его не смущала ее чрезмерная худоба, скрытая просторным хэбэшным свитером и отнюдь не облегающими брюками, но все же она бросалась в глаза, если смотреть на кисти рук и бледное до синевы, осунувшееся лицо. Скорее, он испытывал глухое бессилие от того, что никак не входит в жизнь Аличе, зато она еще как входила в его жизнь, словно дочь, для которой он не смог выбрать имени.

Они молча работали до перерыва на обед, обмениваясь только кивками. После стольких лет работы в этой фотостудии они научились понимать друг друга без слов. Старый «Nikon» лежал на своем месте под прилавком, в черном кофре, и иногда оба гадали, а работает ли он еще.

— Пообедаем у… — предложил Кроцца.

— Не могу, у меня дела… — прервала его Аличе. — Извини.

Он кивнул.

— Если нездоровится, можешь остаться дома, — сказал он. — Работы немного, как видишь.

Аличе с тревогой посмотрела на него. Притворилась, будто наводит порядок на прилавке: пара ножниц, конверт для снимков, ручка и пленка, разрезанная на четыре равные части, — она просто поменяла их местами.

— Нет. А что? Я…

— Давно не видитесь? — неожиданно спросил Кроцца.

Аличе еле заметно вздрогнула и зачем-то схватилась за сумку.

— Три недели. Примерно…

Кроцца кивнул, потом пожал плечами.

— Пойдем, — сказал он.

— Но…

— Идем, идем, — повторил он более решительно.

Аличе немного подумала и согласилась. Они заперли студию на ключ, колокольчик над дверями звякнул и умолк. Кроцца шел не спеша, чтобы Аличе не заметила, как он приноравливается к ее трудному шагу.

Старая «лянча» Кроцца завелась лишь со второй попытки, и он позволил себе выругаться сквозь зубы. Машина ехала по аллее до самого моста, потом свернула направо и продолжила путь по набережной. Кроцца включил правый поворотник и свернул на улицу, где находилась больница. Аличе настороженно выпрямилась.

— Но куда… — хотела спросить она.

Машина остановилась у мастерской с полуспущенной металлической шторой, как раз напротив входа в приемное отделение.

— Это меня не касается, — произнес Кроцца, не глядя на Аличе. — Но ты должна пойти туда. К Фабио или к какому-нибудь другому врачу.

Аличе посмотрела на него исподлобья. Некоторая неуверенность, с какой он заговорил, позволяла ей рассердиться. Людей вокруг почти не было. В этот час все обедали по домам или сидели в барах. Листья платанов бесшумно колыхались.

— Я никогда не видел тебя такой… — осторожно заговорил фотограф. — С тех пор, как помню.

Аличе взвесила это его «такой». Звучало мрачно, и ей захотелось взглянуть на себя в боковое зеркало, но в нем отражалась только правая сторона машины. Она покачала головой, нажала ручку и вышла, громко хлопнув дверцей.

Не оборачиваясь, Аличе решительно зашагала в противоположную от больницы сторону. Она шла быстро, быстрее, чем могла, стремясь уйти, убежать от этого места и от наглости Кроцца, но метров через сто ей пришлось остановиться. Она задыхалась, нога невыносимо болела, сердце стучало так, что отдавало в ушах, ей даже пришлось схватиться за стену, чтобы сохранить равновесие.