Александр Кабаков - Очень сильный пол (сборник)

Утром она умылась и гладко причесалась, не глянув в зеркало. И потому не знала, что за ночь вернулась пигментация и ее волосы потемнели. В принципе такого не бывает, но как чудо – возможно.

А над головами атакующих, над танковыми колоннами, над штабными машинами, ощетинившимися длинными гибкими антеннами, над подвижными стартами противотанковых ракетных снарядов проносились «миражи», и где-то впереди с далеким грохотом распускались цветные павлиньи хвосты ракетных разрывов.

И все спускались и спускались вертолеты, все прыгали и прыгали – не то на снег, не то на песок – солдаты…

И откуда-то сверху, над вертолетами и даже над треугольными мгновенными тенями самолетов, гремела, перекрывая взрывы и стрельбу, музыка – “American patrol” в вечнозеленом миллеровском исполнении.

– Выключи звук, – сказал лысый. Генерал отодвинул на всю длину руки от старческих дальнозорких глаз пульт дистанционного управления, поискал кнопку, прижал.

Звук исчез. В полной тишине по гигантскому экрану стоящего посреди бункера телевизора продолжали бежать, целиться, полосовать очередями пятнистые солдаты, в тишине летели самолеты, мчались, взлетая на холмы и проваливаясь в складки не то снега, не то песка, танки, снижались вертолеты – в тишине…

– Похоже, что возьмут они нас, как детсадовцев, – сказал седой.

– Вы сами требовали придумать место, и не моя вина, что оно так придумалось, – сказал Сочинитель.

– Заткнулся бы ты, писатель херов… – рыкнул генерал, но седой не дал ему разойтись на продолжение реплики.

– Творцом себя, значит, мните, креатором, – усмехнулся он, поворачиваясь в вертящемся кресле к Сочинителю. Все в бункере сидели в таких креслах, расставленных в несколько полукруглых рядов перед телевизором. Тихонько гудел кондиционер, дул легкий сквознячок, и было точное ощущение начальственного просмотра где-нибудь на даче в Пицунде или Крыму – впрочем, это и был просмотр…

– А он и есть творец, – вызывающе сказала Любовь, и Сочинитель дернулся: он терпеть не мог, когда женщина вступалась за него. – Он и есть творец, в чем вы вполне теперь и убедились…

Ольга молчала, смотрела в сторону. У ног ее сидели такса и кошка. Андрей с каменным, мертвым лицом курил, не глядя давил в пепельнице окурки, неотрывно смотрел на экран. Ника задремала, свернувшись в кресле – точно материнской манерой.

– Творе-ец, – иронически протянул седой. – Так себе творец-то… Хоть с имен начать. Сочинитель и Любовь… Ничего не напоминает, а? Это уже и не эпигонство даже, а прямой плагиат… Да и сама любовь придумана тоже не очень. Постель, постель, постель… Трахаются с деталями весьма выразительными, не откажешь. А больше ведь ничего и нет, согласитесь. Женщина совершенно ходульная получилась, по облакам эротическим ступает, а у нее, между прочим, дочь, муж, дел невпроворот, семейство, хлопоты, посуды немытой к вечеру полная раковина… Уж не говорю о других персонажах – тени, статисты…

– Много требуете от сказки, господин рецензент, – сказал Сочинитель. – Конечно, самое последнее дело – собственное сочинение оправдывать, но замечу: вам как критику разница между романтическим сном и психологической бытовой прозой должна быть понятна.

– Ладно, – согласился седой, – пусть романтика. Хотя хороша романтика с минетом и всем прочим… Волосы непотребные описывать – вот и вся ваша романтика. Да стрельба, как в паршивом видешнике… Ладно. Лучше поговорим о главном. Значит, вы считаете, что достаточно нам было напугать его неудачным покушением, чтобы он всю страну в свой страх поверг? Легко вы историей распоряжаетесь. По-детски. Или по-сочинительски, что одно и то же. А вот я, да и любой серьезный человек, вам так скажем, – тут он слегка двинул рукой в сторону лысого, чтобы дать понять, кто серьезный человек, – так скажем: он и без нашего напоминания, без ваших террористов двинулся бы в эту же сторону, ясно? Потому что есть такое понятие: историческая необходимость. Вам, конечно, как махровому идеалисту, чуждое… Так вот – в силу этой самой необходимости не мог он быть другим. И рано или поздно за ум взялся бы… Без нас власти нет, потому что мы – сила. Мы, собственно, и есть только сила. Такова наша сущность – сила, и все. А власти нет без силы, а его нет без власти… Вот и цепочка. И никаких приключений не требуется. Так что зря мы за вашим Сюжетом пошли. Особенно Ване он понравился – стрельба… Ну, с генерала-то что возьмешь? Но вы…

– Сила, необходимость… – Сочинитель потянулся прикурить, и Андрей не глядя, автоматическим жестом, передал ему зажигалку. – Вот вы-то и есть идеалисты, господа материалисты. Чепуха все это… Есть известное человеческое качество – трусость. Никакой это не идеализм, а натуральнейшая реальность. Струсил он… А самый страшный человек – напуганный человек. На все пойдет, тормоза забудет…

– Поначалу вы и нас в этом убедили. – Седой пожал плечами. – А теперь я, во всяком случае, ясно вижу, что все это не имело значения. И если вы с вашими друзьями, – он ткнул в сторону экрана, по которому приближалась атака, – сейчас нас перестреляете, ничего не изменится. Логика такова, что…

– Кто кого перестреляет, сейчас решим, – раздался голос лысого. Он вдруг оказался стоящим перед телевизором и закрывающим беззвучный экран. В руках его был короткоствольный «калашников». Вечный желтый огонь вспыхнул и тут же погас в остановившихся глазах. – Сам говорил, писатель, что у нас собственная воля есть? Ну, вот и пришло время для нее… Конец твоему Сюжету. И тебе вместе с твоими бабами…

Сочинитель встал и сделал шаг к лысому. Тут же со своего места поднялась и подошла к нему Ольга, крепко взяла за плечо.

– Отойди, – сказал Сочинитель.

– Нет, – сказала Ольга, – я так решила.

И Любовь уже стояла, положив руку на другое его плечо.

– Красиво, но удивительно пошло, – сказал седой.

– Молчи, нежить, – сказал Сочинитель. Лысый поднял автомат. В стене позади него разошлись раздвижные двери, открыв кабину большого лифта. Там были все.

И все с оружием.

Первым поднял кольт Олейник. Падая вперед лицом, лысый успел нажать на спуск, но вся очередь ушла в пол, прошив частой строчкой голубой китайский ковер.

– Ну, – сказал Сочинитель, – вот… И в конце концов все обошлось, я же говорил. Все будет хорошо, вот увидите…

– Где? – спросила Ольга. – Где же нам будет хорошо? Где же? Скажи…

– Там, – сказал Сочинитель и махнул рукой, – там…

– И когда? – спросила Любовь. – Когда? Доживем? Я хочу дожить! Сделай, чтобы я дожила!.. Ну, когда?

– Тогда, – сказал Сочинитель, – точнее не знаю. Тогда… Там и тогда. Во всяком случае, это справедливо для меня: здесь и сейчас я всегда несчастлив, а там и тогда мне всегда хорошо. Было хорошо, будет хорошо… Только в другом времени, только в ином месте… Там и тогда…