Адель Уолдман - Милый друг Натаниэл П.

Сейчас он ощущал это узнавание как некий укор. Прийти сегодня его заставила Элайза. «Если мы в самом деле друзья, то почему я не могу пригласить тебя на обед в небольшой компании?» – спросила она, и он не нашелся, что ответить.

На софе расположился его друг, редактор журнала Джейсон, давно пытавшийся залезть к Элайзе в трусики, попеременно то раздражая, то веселя этим Нейта. Небрежно откинувшись на спинку, он потирал ладонями затылок. Неуклюже разведя колени, Джейсон как будто старался оставить на мебели по возможности больший отпечаток себя. Рядом с ним сидела Аурит, еще одна подруга Нейта, недавно вернувшаяся из Европы, куда ездила с исследовательскими целями. Она разговаривала с Ханной – с этой девушкой Нейт уже встречался несколько раз в разных местах, – худенькой, с дерзко выпяченной грудью писательницей, вполне симпатичной, несмотря на довольно угловатые черты. Почти все признавали ее милой и умной или умной и милой. Двухместный диванчик заняла знакомая Элайзы по колледжу. Имя ее вылетело у него из памяти, а спрашивать было неудобно – слишком уж много раз они встречались. Он знал, что она юрист. Ее слабовольный, судя по подбородку, спутник был, вероятно, тем самым банкиром, за которого она жаждала выйти замуж.

– А мы тут думаем, когда же ты почтишь нас своим вниманием, – проворчал Джейсон, едва Нейт переступил порог.

Нейт поставил на пол сумку-планшет.

– Возникли проблемы по пути.

– «Джи»? – сочувственно поинтересовалась Аурит.

Присутствующие тут же согласились, что из всех линий нью-йоркского метро «Джи» – самая ненадежная.

Единственное свободное место было на диванчике, рядом с колледжской подругой Элайзы, его Нейт и занял.

– Рад тебя видеть, – радушно, насколько это было возможно, сказал он. – Давненько не встречались.

Она посмотрела на него серьезно:

– Вы с Элайзой тогда были еще вместе.

В ее голосе, как ему показалось, прозвучала обвинительная нотка, словно понимать заявление следовало примерно так: это было еще до того, как ты растоптал ее самоуважение и разрушил ее счастье.

Ему удалось, не без усилия, удержать улыбку:

– В любом случае, это было довольно давно.

Нейт представился ее другу-банкиру и попытался его разговорить, надеясь, что тот хотя бы упомянет свою спутницу по имени. Но бывший член студенческого братства уступил ей право отвечать на вопросы (анализ биржи, «Бэнк оф Америка», до того – «Меррилл Линч», переход дался трудно). Общаться он предпочитал невербально: застывшая улыбка и снисходительно-покровительственный кивок.

Вскоре – хотя и недостаточно скоро – Элайза позвала к столу, заставленному блюдами и чашками.

– Выглядит все весьма аппетитно, – заметил кто-то, когда гости расселись, блаженно улыбаясь друг другу и поглядывая на предоставленное угощение. Элайза вернулась к столу с масленкой и, хмурясь, в последний раз оглядела комнату. Удовлетворенно вздохнув, она грациозно опустилась на свой стул; ее воздушная желтая юбка при этом встрепенулась.

– Ну же, приступайте, – сказала она, не делая никаких попыток показать пример. – Курица остынет.

Поглощая куриное каччиаторе – оно получилось очень даже неплохо, – Нейт изучал миловидное, в форме сердечка, лицо Элайзы: большие влажные глаза и выразительные скулы, очаровательные, выгнутые дужкой губки и белые, представленные в полном комплекте зубы. При каждой встрече красота Элайзы поражала заново, как будто в интервале между ними истинный образ искажался теми бурными эмоциями, которые она вызывала со времени их расставания: в его мыслях она преображалась в создание малоприятное. И какой он всегда испытывал шок, когда дверь открывала женщина, пышущая почти до неприличия великолепным здоровьем. Сила ее красоты, решил однажды Нейт, происходила из способности постоянно себя реконфигурировать. Когда он, думая, что нашел объяснение, отправлял его, как установленный факт, в соответствующий ящик – симпатичная девушка – Элайза поворачивала голову или закусывала губу, и ее красота, как детская игрушка, которую встряхивают, чтобы вернуть в исходное положение, меняла форму, ее координаты обновлялись: она проступала то в элегантных контурах покатого лба и расходящихся скул, то в застенчиво улыбающихся губах. «Элайза Прекрасная», – вырвалось у Нейта, когда она обняла его у двери. Она расцвела, беззаботно оставив без внимания его опоздание.

Тем не менее освоился Нейт не сразу. Когда Ханна отпустила комплимент квартире, Элайза ответила:

– Ненавижу. Маленькая и планировка неудачная. Оборудование такая дешевка.

И тут же с улыбкой добавила:

– Но все равно спасибо.

Знакомая жалобная нотка в ее голосе отозвалась у Нейта столь же знакомым коктейлем чувств – вины, сожаления и страха. И – отдельно, в чистом виде – раздражением: капризность, сварливость были неотъемлемым свойством ее натуры. Красота опять превратилась в раздражитель, приманку Калипсо, рассчитанную на то, чтобы завлечь его – снова – в ловушку.

Кроме того, тыча курицу вилкой, Нейт заметил поры на носу Элайзы и россыпь оспинок в верхней части лба, под линией волос – изъяны столь мелкие, что обращать на них внимание у других женщин было бы не по-джентльменски. Но в случае с Элайзой, чья красота требовала оценки по олимпийскому ранжиру совершенства, указанные недостатки представлялись ему – что было, конечно, глупо – доказательствами слабости ее воли или нехваткой здравомыслия с ее стороны.

– Чем сейчас занимаешься? – поинтересовалась она, по второму разу пуская по кругу миску с картошкой.

Нейт промокнул салфеткой губы.

– Всего лишь эссе.

Элайза вопросительно округлила глаза и наклонила голову.

– О том, как одна из привилегий – быть элитой – проявляется в переносе акта эксплуатации, – сказал он, глядя на сидящего по диагонали от него Джейсона.

Идея такого эссе представлялась ему пока несколько туманно, и Нейт опасался выказать себя наивным простаком, каким был в двадцать с небольшим, до того, как понял, что писать амбициозно, на значительные или серьезные темы – привилегия, даруемая журналами лишь тем, кто уже достиг успеха. Но недавно он написал книгу и получил за нее внушительный аванс, и хотя до публикации еще оставалось несколько месяцев, книга уже получила небольшую рекламу, о ней говорили. Успеха Нейт пока не достиг, но уже к нему приближался.

– Мы заставляем других делать то, что сами делать не способны из-за нашей моральной легкоранимости, – с большей уверенностью продолжил он. – Совесть есть высшая роскошь.

– Ты имеешь в виду почти весь рабочий класс, тех, кто идет в армию, и все такое? – Джейсон задал вопрос достаточно громко, чтобы остальные разговоры прекратились. – Передай, пожалуйста, масло, – обратился он к Ханне и лишь затем снова повернулся к Нейту.