Лоран Гунель - Философ, которому не хватало мудрости

Под ее пальцами его напряжение стало постепенно спадать. Вдруг Сандро мягко взял ее руку.

— Не надо, — сказал он, — прошу тебя, не надо.

В его голубых глазах отражались его внутренние терзания, которые разрывали ей сердце.

Они долго молчали, глядя друг на друга.

Потом Элианта повернулась и медленно пошла к двери. Она уже готова была выйти, но ее остановил глухой голос Сандро:

— Это я… виноват в том, что происходит с твоим народом.

Элианта окаменела.

— Я знаю, — сказала она, не оборачиваясь.

Последовало долгое молчание, а она все стояла неподвижно, как будто в последний раз видела этого человека, так волновавшего ее.

— Кто тебе это сказал?

— Твое тело.

Альфонсо запустил руку в мешочек, его пальцы лихорадочно обшарили все его уголки, затем рука резко вынырнула обратно. Он схватил мешочек и широко раскрыл его. Он не мог поверить своим глазам. Ни одного листика коки!

Он вскочил, внезапно выйдя из обычного для себя состояния заторможенности. Одним движением перевернул мешочек и встряхнул.

Ничего. Ни одного припрятанного пакетика. Он недоуменно покачал головой. У него ведь и в мыслях не было оставаться здесь так долго… Что же теперь делать?

Внезапно он ощутил, как в нем поднимается гнев, чувство, которого он никогда раньше не испытывал. Вдруг все представилось ему совершенно под другим углом: смысл того, что он находился здесь столько месяцев, то, что они здесь делали целыми днями, отвратительные условия их жизни… Он вспомнил все. И ему захотелось все это изменить. Но больше всего ему захотелось уехать…

Потом он вспомнил о деньгах, которые только Сандро мог им заплатить, и сразу сник.

— Мы никогда не получим наши бабки, это уж точно, — запричитал он.

— Прекрати ныть, противно слушать, — сказал Марко, вытирая пот со лба отворотом рукава.

Они сидели на лужайке в стороне от лагеря, подальше от деревни и нежелательных ушей.

— А если нам надавить на Сандро? Либо он дает деньги, либо мы все выкладываем полиции.

Марко вскинул глаза к небу.

— И что же ты собираешься ей наплести, хитрюга?

— Как что? Все. Что он давал деньги Кракюсу.

— Давал деньги на что? Если ты угонишь у кого-нибудь тачку, тебя засадят в тюрьму, а если ты испортишь кому-нибудь жизнь, тебе ничего не будет. Ты сможешь продолжать в том же духе.

— Черт возьми!

В этот день было особенно жарко. Они изнывали от жары даже в майках-сетках.

— Ну, тогда надо, чтобы это оказалось противозаконным…

— Ты хочешь изменить закон? — спросил Альфонсо с искоркой восхищения в глазах.

— Ну, ты и болван. Я хочу изменить то, что делает Сандро.

Альфонсо надулся. Марко продолжал:

— Всего-то и надо, что укокошить индейцев, а потом уж приниматься за Сандро.

— А он скажет, что это мы…

— Нет, не скажет.

— Постесняется, наверно…

— Он не сможет этого сказать.

— Почему?

— Никто ему не поверит. Зачем нам это делать? У нас нет никакого мотива. А у него-то как раз есть…

— А ведь и правда, есть.

— Значит, достаточно перебить индейцев, и мы возьмем его за яйца.

Марко вынул флягу и сделал несколько глотков теплой воды. Альфонсо долго молчал.

— И мы действительно на это пойдем?

— Посмотрим, как будут разворачиваться события, а там решим. Согласись, нам от этого хуже не будет. Давненько мы не разминались, а?

— Ух ты, откуда у тебя столько купу?

Кракюс сунул руку в большой глиняный сосуд и стал перебирать пальцами драгоценные фрукты. Их было там несколько тысяч.

— Да неважно, — неохотно сказал Годи. — Пойдем есть, нас ждут.

— Нет, ну надо же сколько! Откуда?

Годи провел рукой по голове и медленно почесал затылок.

— Я продаю им лекарства.

— Ты продаешь лекарства? Не врешь?

— А что, похоже?

— И что, они столько платят за лекарства?

— Они прекрасно помогают от быстрого распространения микробов…

— Нет-нет, что-то не верится…

— Тогда что?

— Нет, не в этом дело… Здесь что-то другое. Меня бы не удивило, если бы это было из-за того, что мы делаем, из-за неустроенности их жизни…

— Не вижу связи.

— Скажи, они уже зависимы от этих лекарств?

— Пожалуй, можно отметить некоторую зависимость…

— Ну вот, замечательно, они должны полностью от них зависеть…

Годи сделал шаг к калитке своего палисадника.

— Так мы идем есть или нет?

Задумавшись, Кракюс не сдвинулся с места.

— Мы отлучили их от тела, они больше не ощущают настоящих потребностей, глубоких желаний. Теперь для них все идет извне, мы насыщаем их информацией, чувствами, желаниями…

— И что?

— Если это так, они не доверяют больше самим себе и поэтому не могут черпать силы изнутри, они зависимы от нас, а значит, и от лекарств…

— Ну и ну!

— В любом случае они уже подсели на видофор, на сахар, последнюю из твоих выдумок, а теперь еще и на лекарства. Круто…

— Я пошел есть, пока.

Кракюс посмотрел вслед уходящему Годи. Он уже собрался было пойти за ним, как вдруг увидел вдалеке парочку приближающихся приспешников. Марко шел мрачнее тучи, а у Альфонсо был непривычно решительный вид.

Иногда он сожалел, что окружил себя такими болванами. Но все-таки лучше быть с идиотами, чем с теми, кто слишком много думает и все время торгуется.

— Собирайся, — сказал Марко, — мы возвращаемся.

— Это что еще за бред?

— Через три дня снимаемся с лагеря.

— Здесь решаю я.

— Ну, ты как хочешь, а мы сматываемся и забираем Сандро с собой.

Кракюс не знал, что ответить.

— Сандро — мой клиент, и не вам решать за него.

— Послушай, он, кажется, хотел уехать. Ты сам сказал нам об этом.

— Это наше дело — его и мое.

— Но он должен нам денег, твой клиент. Значит, это и нас касается. Разве что ты заплатишь вместо него.

Кракюс внимательно на них посмотрел. Пожалуй, Альфонсо думает то же самое. Слишком поздно его отговаривать.

— Хорошо, ребята, я только хочу закончить то, что начал. Три недели, и мы возвращаемся все вместе.

— Три дня.

— Две недели.

Взгляд у Марко был недобрый. На лбу выступила испарина. Вены на висках набухли. Выражение лица было как тогда, на поле боя в Центральной Америке.

— Неделя, и ни днем больше. Пошевеливайся, а то хуже будет.

Сандро лежал, свернувшись калачиком, на полу своей хижины, на спальном мешке вместо матраса. Ему стало хуже, боль в животе была просто невыносима, и он не мог больше лежать, растянувшись в гамаке.

Он корил себя за то, что запустил эту машину, машину мщения с множеством шестеренок и дьявольских пружин. Машину, которой завладел другой и пустил ее на полную мощь, так что Сандро уже не мог ее остановить.

И наконец он осознал весь ужас своего мщения, направленного против целого народа, без разбору, беспощадно обрекая на гибель и невиновных. И все это в надежде на то, что придет облегчение, умиротворение души, а оно все не приходило.