Дина Рубина - Озябшие странники

К тому же как попутчик и компаньон она совершенно необременительна: никогда не будет качать права по пустякам — скажем, спорить, каким транспортом или какой дорогой куда добираться. Она предпочитает во всем вам довериться. Никогда не станет спорить, что готовить на завтрак и какой чай выбрать. Наоборот: предоставит вам возможность налить ей чай, положить на свой вкус сахар и размешать ложечкой.

— Я, пожалуй, отдам тебе Кларины документы, — сказал мне ее муж Коля в аэропорту, — она обязательно потеряет. И вообще, присматривай там за ней.

Как-то так само собой вышло, что я стала техническим директором концессии. Клара — ее летучим ангелом. Сиреной, какие украшали когда-то носы кораблей.

Перед поездкой, дней за пять, нас вызвали проинструктировать.

Учреждение, повторяю, серьезное. Когда-то организация засекреченная, ну, а теперь — чего там секретить? Но у них, видать, все еще не перестроились.

Инструктировали нас в трех кабинетах. В первом сидела девчонка, лет двадцати трех, офицер госбезопасности.

Мы чинно уселись, я — справа от Кларика, потому что правым ухом она все-таки что-то слышит, когда движением мизинца вкручивает слуховой аппарат.

— Мне не надо вам рассказывать, — начала девочка-офицер, — в какую опасную, тяжелую страну вы едете. Для собственной безопасности вы должны запомнить несколько жестких правил поведения: прежде всего, в первое подъехавшее такси не садиться, садиться во второе.

Я посмотрела на Клару: она сидела с кротким видом. Я люблю смотреть на нее, когда у нее отрешенное выражение лица. Ни за что не скажешь, что в этот момент она прикидывает, не убрать ли директора Форума с занимаемой им должности.

— Видишь ли, мотэк, — говорю я девочке-офицеру, — я, вообще-то, родилась в этой опасной тяжелой стране, и на моей памяти — первое такси там может проехать в десять утра, а второе — в десять вечера.

— Во-вторых, — продолжала та, не обращая на меня внимания, — вы, наверное, захотите навестить каких-то там друзей или родственников?.. (Она сказала небрежно по-русски — «дачи-шмачи».) Так вот, если вы куда-то собрались, вы должны связаться с посольством Израиля и сообщить, куда едете. Потому что, если случится нечто непредвиденное, вы знаете, как Израиль трепетно относится к вопросу перевоза останков на родину.

Тут Кларик встрепенулась и спрашивает меня:

— Чьих останков, мась? Чьих это останков?

Я отмахнулась, говорю — расслабься, не дождутся.

А девочка-офицер продолжает инструктаж.

— Конечно, — говорит, — плохо, что вы летите самолетами. Просто, — говорит, — не знаю, что с этими самолетами делается: падают и падают, ну, падают и падают… А вообще, я уверена, что на этот раз все обойдется, и желаю вам приятной поездки.

Потом нас завели во второй кабинет. Там сидела баба, тоже офицер. Кларик опять садится от меня справа, чтобы я ей в ухо орала.

Ну, я-то, разумеется, выборочно ору, не стану же я ей переводить про падающие самолеты…

А та, вторая баба говорит:

— Вы едете в Россию, вы знаете, конечно, какая это опасная страна. Вы должны выучить несколько жестких правил поведения. Деньги и документы носить на теле. Но несколько долларов — в кошельке, чтобы в магазине не лезть в нижнее белье.

— Мыться можно? — спрашиваю я серьезно, и та серьезно отвечает:

— Смотря по обстоятельствам… К вам на улице может подойти КеГеБе… Нет, это, конечно, не тот КГБ, что вы помните, но никуда он, в принципе, не делся. Люди его на своих местах. Так вот, если что — вы ничего не знаете, вы — по культуре.

— А разве это не так? — спрашиваю я осторожно. — Мы, вообще-то, всерьез полагали, что мы — насчет культурки. А вы что — планировали поручить нам взорвать завод имени Лихачева?

Та и бровью не повела на мой дешевый юмор. Что значит офицер.

— Если к вам пристали и тянут в машину — ногою в пах!

Кларик возле меня засуетилась и спрашивает:

— Кого ногою, мась, а? Кого ногою?

Расслабься, говорю, Кларик. Если понадобится — всех ногою.

— Придется купить вам велосипедную цепь. Ее надо наматывать…

— На кулак, — подсказала я.

— Нет, — возразила она невозмутимо. — Вот, взгляните на эти фотографии.

Полезла в ящик стола, и, признаться, я бы не удивилась, если бы она стала демонстрировать фотографии наших обезображенных трупов.

Но на фотографиях были дверные ручки разных конфигураций в купе поезда, обмотанные велосипедной цепью.

— Вот, — сказала она, — таким образом. И проводника не пускать.

— Но… как же? — возразила я. — Он же должен билеты забрать?

— Не пускать и все, — отрезала она. — Вообще, плохо, что вы поездом едете. Все-таки самолетами спокойней: днем, на людях. А в этих поездах, да еще ночью — ворвутся в купе, ударят тяжелым по голове, да и выбросят на рельсы…

Чувствую, моя Клара стала напряженно вслушиваться: кого на рельсы, мась? Кого, — говорит, — на рельсы?

Я ей — да расслабься, Кларик, проводника на рельсы, кого же еще? Проводника. У него работа такая.

— Ну вот, — говорит нам женщина-офицер. — Кажется, все обсудили. И в любом случае — желаю вам приятной поездки.

Вышли мы из кабинета, я Клару под ручку поддерживаю, чувствую — ей на воздух хочется. А нам говорят — нет, еще один инструктаж, самый главный.

И попадаем мы в кабинет к молодому такому, улыбчивому мужику.

Сели. Я — справа от Клары.

Мужик говорит: ну, вам уже все рассказали?

— Да, — говорю, — мы едем в опасную тяжелую страну.

Он поморщился:

— Ну… это преувеличение. По России сейчас относительно спокойно можно передвигаться, в поездах Петербург — Москва чисто, тихо… Запомнить вам нужно только одно-единственное правило: вовремя пописать.

Я решила, что чего-то не поняла. Я ведь в иврите тоже не так чтоб профессор. Сделала внимательное лицо, вдумчивое, говорю: простите?

— Пописать вовремя, — приветливо повторяет он. — У нас ведь как — туалеты повсюду, чуть ли не на взлетно-посадочной полосе. А там — помните небось, какие аэропорты. Запустят вас после сдачи багажа в накопитель — и никакого туалета, а в самолете воды нет. Так что, помнить и соблюдать: вовремя пописать!

Забегая вперед, скажу, что это был единственно дельный совет, которому мы неукоснительно следовали.

Нет, чувствую, что дорожные заметки — не мой жанр. Кроме того, это правда — о реке, в которую не войдешь дважды. К тому же Израиль — не Америка, не Германия и не Россия, в том смысле, что государство это с основания плывет под парусом национальной идеи и национальной религии. Проще говоря, имя Иегуда (беглое «Юда!», «Юда, тебя к телефону!») шокировать здесь никого не может.

Помню, в 89-м году на книжной ярмарке в Москве мы с Александром Володиным и Вероникой Долиной бродили по израильскому павильону.