Дина Рубина - Озябшие странники

По радио передавали нежные песни. Я думаю, их отобрали заранее. «На будущий год мы сядем с тобой на балконе, — пел вольный женский голос, — и станем считать перелетных птиц… Вот увидишь, как все будет прекрасно в будущем году…»

Дочь позволила натянуть на себя противогаз, но, когда увидела наши страшные крокодильи рожи, заплакала и стала срывать с себя маску.

— Доченька, смотри! — крикнул отец и принялся отчебучивать, задирая ноги, кивая рылом противогаза и виляя задом. Подскочил ко мне, схватил, поволок по комнате отплясывать дурацкое какое-то танго.

— Я хочу в туалет, — сказала я, трясясь неуемной какой-то тряской.

— Это от страха, ничего, — сказал он и крепко прижал меня к груди. — Дети, быстренько отвернулись, мама сядет на ведро.

Тут опять завыла сирена, но по-другому — ровным утробным воем.

— Отбой! — сказал сын.

По радио объявили, что можно снять противогазы и выйти из загерметизированных помещений. В большой комнате надрывался телефон. Борис содрал с двери клейкую ленту, я выскочила и бросилась к аппарату.

— Семейство Розенталь? — вежливо осведомились на иврите.

— Нет, нет, — задыхаясь, ответила я. — Вы опять ошиблись номером.

— Да-да-да! Ну конечно! Противогаз, герметизированная комната, клейкая лента… Господи, какая же вы прелесть! Я умилен, умилен… Дайте ручку…

— Ну а вы-то сами, Яша, — заметила Рита из своей кабинки, — вы, конечно, гуляли под ракетным обстрелом, подставив лицо прохладному ветру?..

— Конечно, гулял, — невозмутимо отозвался Христианский. — Я и собаку взял, и детей — с условием, чтобы тепло оделись.

Перебивая друг друга, стали обсуждать прошедшую ночь — Катька жаловалась, что «этот идиот Шнеерсон» нарочно загерметизировал кухню, чтобы жрать во время воздушных атак, — строили предположения о ходе войны: в утренних новостях передавали невероятные какие-то сводки потерь иракского диктатора. Американцы победоносно бомбили…

— Ерунда, — заметил Христианский лениво, — американцы никогда не были хорошими вояками. Вот увидите, скоро выяснится, что все эти сводки — фикция.

— Что — фикция?! Что — фикция?! — наскакивала на него Катька. — Разбомбленные танки — фикция?!

— Конечно, — щурясь, отвечал Яша, — в конце концов выяснится, что и танки ненастоящие, и война ненастоящая, и вообще — американцы оставят еще эту рожу у власти, так, надают по заднице для острастки, ну, водопровод разбомбят, который он починит в три месяца…

В моей кабинке за моим компьютером сидел молодой человек в свитере такого люминесцентно-зеленого цвета, что на лицо и руки его падал мощный цветовой рефлекс. Среди культурных слоев населения города Фастова такой цвет называется «сотчный». Бледно-зелеными казались его прыщавая физиономия, усы щеткой, бесхозно валяющийся на краю уха чуб.

— Здравствуйте, — сказала я.

Он не ответил и даже не повернул головы, продолжая тыкать зеленым пальцем в клавиатуру компьютера. Я зашла к Христианскому и сказала:

— Яша, там за моим компьютером сидит какой-то глухонемой утопленник. Где мне сегодня работать?

Он расхохотался и крикнул:

— Хаим, ты опять с дамами не здороваешься? — И мне: — Ну, что с ним делать? Не умеет он, не умеет. Не обращайте внимания. Не за то боролись. Это наш реб Хаим…

До обеда почти не работали, возбужденный Яша сбегал и приволок откуда-то из недр «Ближневосточного курьера» затрепанную карту Ближнего Востока и, согнав всех нас в свою кабинку, расстелив карту на полу, совсем заморочил нам головы, подробно объясняя ход событий, оперируя при этом абсолютно неведомыми нам военными терминами и другой изнурительной чепухой.

В обеденный перерыв я, Катька и Рита спустились в буфет перекусить и там, обстоятельнее, чем обычно, потому что ей приходилось еще прожевывать кусочки шницеля, Рита объяснила все о ребе Хаиме, который, по ее словам, украшал «Тим’ак», «этот питомник ублюдков». Так вот, в Союзе до отъезда реб Хаим был…

— Известный отказник, — почти машинально вставила я.

— Да куда ему — известный! — поморщилась Рита. — Сидел в отказе, да, прибился к Гоше. Когда наконец приперся сюда, в Израиль, радетель Гоша подобрал его и пристроил в «Тим’ак». Но поскольку Хаим ничего — ни-че-го! — не умеет делать, то он просто получает чек в конце месяца. Как персональный пенсионер.

— За что? — удивилась я.

— Ну, как тебе сказать…

— За то, что раз в неделю клеит конверты, — вставила Катька, — как алкоголик в ЛТП.

— Какие конверты?

— А по углам у нас, видела, валяются пачки журналов «Дерзновение»? Фирма рассылает их по разным адресам. Просветительская деятельность Гоши…

По словам Риты, еще полгода назад, до того как Бромбардт раскошелился на это помещение в «Курьере», фирма «Тим’ак» теснилась в квартирке на улице Бен-Иегуда, где сейчас помещается мозговой центр. И вот там реб Хаим работал — он исполнял должность, которую можно бы назвать «мужик в доме». То есть его использовали, когда нужно было забить гвоздь или ввинтить лампочку. Рита уже тогда избегала обращаться к Хаиму, потому что Хаим был хам. Она подходила к раву Иегошуа Апису и говорила: «Гоша, велите Хаиму купить скрепки и туалетную бумагу».

Тогда Гоша послушно писал на листке: «Реб Хаим! Убедительно прошу вас приобрести до завтра скрепки и несколько рулонов туалетной бумаги (мягкой). С уважением — рав Иегошуа Апис». И Рита булавкой пришпиливала записку на видном месте.

Но Яшка, как ни странно, Хаима любит и очень ему покровительствует. И это действительно странно, если учесть, что такое чучело, как Хаим, представляет, в сущности, идеальную жертву для Яшкиных утех…

— Кстати, — продолжала Рита, осторожно оглядываясь на вдумчиво жующих вокруг сотрудников «Курьера». — Ты знаешь, что Яша написал роман «Топчан», где в середине есть развернутая страниц на десять сцена полового акта? Так вот. Ничего более занудного в жизни мне читать не приходилось… Да скоро сама прочтешь, — добавила она. — Яша уже намекнул мне, что даст этот роман набирать.

— Как?! — поразилась я. — В рабочее время?

Катька, которая давно с нетерпением ждала обещанной сцены полового акта, посмотрела на меня с суровым состраданием и сказала:

— Ой, ну с тобой совсем неинтересно разговаривать…

…После обеда к нам забежала Сима Клецкин из «Ближневосточного курьера». Она жила в Стране уже лет пятнадцать, десять из которых проработала в «Курьере», в отделе объявлений. Когда-то в Москве Сима шилась у одной портнихи с нашей Ритой, они и здесь приятельствовали.

— Девочки! — выпалила Сима испуганно-весело. — У вас, говорят, редактор новый, — не оставьте в беде!

— А что такое? — спросила Рита.

— Да тут текст объявления отредактировать надо. — Вид у нее по-прежнему был странно возбужденный. — Мы вообще-то объявления не редактируем, но тут случай особый.