Алексей Тарновицкий - Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны)

— Заберут! — пристукнув кулаком по столику, воскликнул один из командировочных. — Чтобы Тихонов да не забрал?! Его самого забрали!

— Ну да, забрали… — скептически возразил второй. — Сам побежал! На полусогнутых!

Светлана Матвеевна глубоко вздохнула, качнула головой и набрала в грудь воздуха. «Все! — обреченно подумала Анька. — Сейчас ка-а-ак пошлет… — и хорошо бы не по матушке. Не видать нам теперь ни чая, ни белья, ни сухого, ни мокрого. Да и туалет уже под сомнением…»

— А ну, тихо! — вдруг зычно крикнула проводница, всем корпусом разворачиваясь в сторону командировочных. — Тут дети едут! Уже залили зенки, господи прости… Будете дальше бузить, вызову бригаду. Понятно?! Па-а-апрошу билетики!

С этого момента Петя и его подопечные находились под защитой хозяйки вагона. Полученное ближе к вечеру белье оказалось совершенно сухим, а за кипятком Петя ходил по мере надобности в купе проводников, всякий раз задерживаясь там на удивление долго. Как-то, устав ждать чая, Анька отправилась разузнать, в чем причина задержки. Дверь купе была приоткрыта; оттуда доносился уверенный мальчишеский голос:

— Нет, Светлана Матвеевна, этот обмен неравноценен. Если первая коммуналка в Октябрьском районе, то дом не сегодня завтра пойдет на капремонт. Значит, есть перспектива на отдельную.

— Погоди, Петенька, — робко возражала проводница. — Пойти-то пойдет, но пока ведь не пошел. Жить-то где-то надо…

— Жить надо, — соглашался Петя, — но перспектива должна быть учтена в стоимости обмена.

Анька перевела дыхание и потихонечку попятилась восвояси.

Днем, во время длительных остановок к поезду выходили местные женщины с пирогами, вареным картофелем, соленьями. Ближе к югу стали выносить и молоко, сметану, масло, караваи домашнего хлеба. При этом все закупки вел Петя, сразу решительно пресекший Анькину манеру покупать не торгуясь. В самом деле, если сравнивать с ценами, которые выбивал для себя восьмилетний гений, Анькины покупки выглядели преступным расточительством. Впрочем, ходить в одиночку мальчик полагал небезопасным, поэтому тетя Аня обычно сопровождала его в качестве носильщика и телохранителя — если, конечно, удавалось уговорить Павлика.

То ли ребенок почувствовал Анькино настроение и опасные восторги свободы на безымянных ночных полустанках, то ли просто был напуган незнакомой обстановкой, столь непохожей на привычное домашнее бытие, — так или иначе, но он ни в какую не желал отпускать мать от себя. Поэтому, если Павлик не спал, приходилось брать его с собой; в ином случае Анька и Петя ходили на промысел вдвоем, оставляя Павлика на попечение Эллы. Понятно, что при этом Анька нервничала примерно так же, как если бы бросила ребенка одного.

— Не беспокойтесь, тетя Аня, — сказал Петя, увидев, как она оглядывается на окна вагона. — Если ненадолго, то опасности никакой. Вот если больше получаса, то тут уже не оставишь…

— Как же не беспокоиться, — хмыкнула Аня. — Ему всего-то четыре годика.

— Ах, вы о Павлике, — заулыбался Петя. — А я-то о маме. Что вы, тетя Аня, Павлик в сравнении с мамой такой взрослый…

К концу поездки он доверял Аньке настолько, что отпускал Эллу погулять с нею по платформе, взяв с обеих клятвенное обещание не отходить друг от дружки ни на шаг. На шее у Эллы постоянно висела маленькая кожаная сумочка. Женщина не расставалась с нею ни днем, ни ночью — обычно в дороге так тщательно хранят только деньги и документы. Однажды, прогуливаясь с Эллой вдоль поезда, Анька не удержалась от вопроса, который давно уже не давал ей покоя:

— Эллочка, я одного не понимаю: как Петя доверил тебе эту сумку?

— Какую сумку?

— Да вот эту, которую ты постоянно таскаешь на шее.

— Эту? — Элла удивленно пожала плечами. — А что в ней такого особенного? Даже если и потеряю, ничего страшного.

— Ну да… — усомнилась Анька. — Потерять паспорт и деньги — ничего страшного? Да Петька тебя за это живьем съест.

— Во-первых, не съест, — уверенно возразила Элла, явно основываясь на предыдущем богатом опыте. — А, во-вторых, эта сумочка пуста. Думаешь, он позволил бы мне носить что-либо важное? Да ни за какие коврижки… Нет-нет, все важные вещи он хранит сам.

— Тогда зачем же… — начала Анька и осеклась, пораженная Петькиной предусмотрительностью.

Сумочка на материнской шее представляла собой блестящий отвлекающий маневр: по идее, именно на нее и должен был прежде всего нацелиться потенциальный вор и злоумышленник. Где на самом деле хранились паспорт и деньги, можно было не спрашивать: Элла этого точно не знала, а Петя не рассказал бы даже лучшему другу.

Когда трехдневная жизнь на колесах подошла к концу, Анька пожалела об этом. Впереди ждала неизвестность. Петя не пожелал искать жилье вместе, так что расставание вышло натянутым.

— Не обижайтесь, тетя Аня, — сказал мальчик тем же невозмутимым тоном, каким разговаривал с торговками на платформах. — В этом деле мы конкуренты. Увидимся на пляже.

Ну да, «увидимся на пляже»… Право ходить на пляж еще нужно было отвоевать. Биржа «дикого» дачного жилья имела пугающее сходство с невольничьим рынком. На солнцепеке меж бледных северных рабынь и цепляющихся за них чахлых детей вразвалку расхаживали загорелые домовладелицы в ситцевых халатиках, пестрых головных платках и разношенных тапках на босу ногу. Приглядывались вприщур, придирчиво оценивали по известным лишь им, хозяйкам, признакам, хмыкали, сплевывали подсолнечную шелуху, шли дальше, затем возвращались и снова щурились: брать?.. не брать? Иногда, сделав несколько кругов вокруг трепещущей жертвы, хозяйки вступали в разговор, короткий и отрывистый, а потом опять принимались нарезать хищные круги.

Вдоволь налетавшись, они затевали более подробную беседу, которая имела определенные шансы завершиться удачно; в этом случае хозяйка все так же неторопливо направлялась домой, а за нею, как служанка за римской матроной, семенила счастливая дачница, толкая перед собой хозяйскую тележку с багажом. Гений практической сметки Петя и его мать Элла были избраны едва ли не первыми. Сделок заключалось все больше, толпа на площади редела, а Аньку словно не замечали. Мимо нее и Павлика почему-то проходили, почти не задерживаясь. Лишь одна пожилая тетка с коричневым морщинистым лицом удостоила их беглым осмотром, постояла, подумала, цыкая зубом на вампирский манер, да и пошла себе дальше.

После этого Анька совсем пала духом: если уж от них отказываются даже вампиры, значит, дело действительно труба. И в самом деле, вскоре хозяйки кончились. Из мамаш с детьми на бирже жилья осталась одна только Анька. Кроме нее, на площади, обмениваясь враждебными и отчаянными взглядами, томились с десяток молодых женщин.